Монах поддел хлыстом подбородок кормчего, вынудив поднять голову.
– Мы решили…– проговорил монах.– И сделал паузу, наблюдая за пленником.– Мы решили, что вы виновны.– Пауза.– Оба.– Пауза.– В колдовстве.– Пауза.– Помнишь, я говорил о выкупе? Мы решили, что золото безбожников и колдунов не может искупить их вины. Но если ты решишь отдать его Святому Братству – мы примем. И помолимся о ваших пропащих душах, кои достанутся, вне сомнения, чернейшим из демонов.
Рудж молчал.
Дорманож некоторое время изучал его лицо, затем произнес с ледяной усмешкой:
– Я приготовил для тебя нечто особенное. Для тебя и твой подружки. Возможно, это слишком быстрая смерть для таких, как вы. Святейший Наставник Крун, например, предлагал перед повешением содрать с вас кожу, но я не хочу, чтобы вы от боли позабыли друг о друге. Ваша смерть должна быть назидательной. Она должна быть поэтичной. Я хочу, чтобы Наисвятейший с удовольствием выслушал рассказ о ней.
– Я бы все-таки как следует допросил этого имперца,– проворчал Крун.– Могли же они заранее договориться о встрече?
– Нет,– Дорманож увидел, что кормчий навострил уши и усмехнулся.
– Мы поймаем твоего дружка,– заверил он.– Может, сегодня, может, через пару дней. Не думай о нем, думай о том, что ждет тебя.
– Поймаешь? – Рудж сумел побороть страх и улыбнулся.– Не думаю, что ты его поймаешь. Скорее наоборот – это он поймает тебя, хуридский ублюдок!
Напрасно он это сказал. Брата-Хранителя угроза не рассердила, а позабавила.
– В повозку его,– спокойно распорядился Дорманож. И, с двусмысленной улыбкой: – Поболтайте напоследок!
Двое солдат вновь ухватили цепи и поволокли кормчего к повозке. Третий тыкал в спину древком – усердие демонстрировал.
Дверца приоткрылась, Руджа впихнули внутрь. Дверца захлопнулась. Темно и душно. Словно в гробу.
Но в этом гробу он был не один.
– Рудж? – чуть слышно проговорил знакомый голос.
– Ними!
Кормчий нашел ее на ощупь, обнял. Цепи мешали – оба были скованы, но не важно. Главное – вместе.
– Ладно, ладно,– бормотал Рудж, прижимая ее мокрое лицо к груди. Сухая солома запуталась у Ними в волосах.– Что они с тобой сделали?
– Ничего,– прошептала девушка, прижимаясь к нему еще крепче.– Но там было холодно. Я не спала всю ночь. Что с нами будет? Нас казнят? Будут пытать?
– Я не знаю,– соврал Рудж.
– Они нас замучат,– обреченно проговорила девушка.– Вы в Империи не знаете, что они делают с людьми.
– Знаю,– мрачно сказал кормчий.
«Богиня, спаси ее!»
– Рудж,– прошептала Ниминоа.– Я хочу, чтобы ты меня любил!
– Я люблю тебя, девочка!
– Нет, нет! Я хочу, чтобы ты любил меня здесь, в последний раз.
– Ты действительно этого хочешь?
– Да, да!
Повозка тронулась. Колеса загрохотали по камням.
Утлая лодочка в яростном море,
Мили и мили до берега Горя,
Ближе – до дна.
Весла-тростинки сжимают хоробры.
Без толку.
Хрустнут сосновые ребра.
Море проглотит и ярых, и добрых.
И – тишина.
Это Данил бормотал, когда уходили из Воркара. На языке русов. А потом перевел на хольдский, для Руджа.
Утлая лодочка…
– Я тебя люблю, девочка,– прошептал он, развязывая шнур лифа.
– Не надо,– прошептала Ниминоа.– Цепи же. Просто подними подол.
Бедро под нижними юбками намного теплей его ладони.
– Быстрей, милый!
«Последние часы,– подумал Рудж.– Вернее всего, мы не доживем до заката. Может и хорошо, если не доживем».
Повозка выкатилась со двора на улицу. Деревянные колеса загрохотали по деревянному настилу. Возница закричал и ловко хлестнул передних волов. Повозка покатилась быстрее.
– Сомкнись! – проорал сотник, и солдаты перестроились в две колонны, по обе стороны повозки. Замыкали шествие четверо монахов в полном вооружении. Дорманож ехал впереди, среди старших Кариомерского Братства. Два боевых пса, взятых по его требованию, трусили вдоль обочин, вертели тяжелыми головами, рявкали на прохожих, недостаточно быстро спрыгивавших с мостовой в сточные канавы.
Дорманож то и дело запрокидывал голову, изучая окружающие дома.
Крун, заметив это, фыркнул.
– Чего ты боишься? Армии Урнгура? Десанта Империи? Один недобитый шпион шляется по городу, второй сидит в цепях!
– С недобитым я уже имел дело,– отозвался Дорманож.– Да и твои люди тоже.
– Это мой город! – буркнул Крун.– Если я не привык ловить имперских шпионов, так это потому, что их у меня не водится!
Рыночную площадь расчистили. Разобрали даже половину крытых рядов. Пустое длинное пространство. Толпа, отделенная двойной цепью солдат. Рабы божьи, жители Кариомера. Крун придирчиво оглядел толпу и решил, что голов с черными повязками очень мало. Сравнительно с суммой, выплаченной позавчера черноповязочникам. Опасений Дорманожа Отец-Наставник не разделял, но не любил, когда истрачено больше, чем получено.
Треос, командовавший оцеплением, подъехал к братьям-монахам.
Дорманожа он приветствовал с большей почтительностью, чем своего Отца-Наставника.
– Все как ты приказал,– доложил он.
– Очень хорошо,– одобрил риганец.– Твой выстрел – второй.
– Благодарю, святой брат. Хотя полагаю, что после первого в нем не будет нужды.
– Первым будет стрелять Отец-Наставник,– усмехнувшись, сказал Дорманож.– Это его город, значит, ему и честь.
Крун побагровел. Этот поганый риганец смеет над ним издеваться. И на место наглеца не поставишь.
– Я думаю, брат Дорманож более достоин…– вяло запротестовал он.
«Вот так! – злорадно подумал Брат-Хранитель.– Воинствующий монах должен быть воином, а не куском тухлого сала!»
– Возможно,– усмешка Дорманожа стала еще шире.– Но я только гость… и хотелось бы продлить удовольствие.
Тут уж и Треос не выдержал, улыбнулся.
– Выгружайте! – распорядился Дорманож.
Солдаты отперли возок. Брат-Хранитель подъехал поближе, оглядел осужденных и рассмеялся.
– Вижу, вы даром времени не теряли!
Рудж с ненавистью поглядел на него.
А вот сам Дорманож к отправленным им на казнь относился без всякой ненависти. Имперец – имперец и есть. А юная колдунья – всего лишь сорняк, выросший на ячменном поле. Как ни красив цветок, а приходится вырвать, чтоб не портил добрые колосья. Разумеется, чтобы вырастить зерно, одной прополки мало.