Раскаленная броня. Танкисты 1941 года - читать онлайн книгу. Автор: Максим Кисляков cтр.№ 12

Игорь вздохнул, достал папиросу, но тут же смял – от постоянного курева живот уже дурнотой сводит. Он бросил взгляд в окно. За стеклом неспешно ползут мерные столбы да редкие семафоры.

Протасов вновь шумно выпустил воздух и повернулся к своим танкистам, рот тронула улыбка. Шумят танкисты, балагурят. Сема, как обычно, травит коронные анекдотики, Демин все рвется силой помериться с Баиром. И тот и тот крепкие, сбитые парни. Разве что бурят ростом маловат. Но не сдается. Вон, Ромка-то взмок весь в попытке руку Баира опрокинуть на стол. Но бурят как-то исхитрился, поймал Демина и завалил-таки кисть на свою сторону. Роман нахмурился, глядит исподлобья, но зла в глазах нет, протягивает ухмыляющемуся словно кот Баиру проигранную пачку папирос.

– Фима, я толстая? Шо ты, Сара! Нет, конечно… – мурлыкающим голосом с явным одесским акцентом говорит Семен. – Просто ты очень заметная!

Купе взорвалось смехом.

– Или вот еще один. – Семен кашлянул, на него с предвкушением обратились солдатские взгляды, некоторые потянулись из соседних купе, с интересом заглядывают. Сема продолжает:

– Дядя Изя, спасибо вам большое за трубу, которую вы мне подарили на день рождения. Такой дорогой подарок! Да ерунда! Чего там дорогого? 60 копеек всего… Но зато папа и мама мне каждый вечер дают рубль, чтобы я не дудел.

Купе вновь содрогнулось от хохота. Даже застенчивый молчаливый Баир и тот лыбится во весь рот.

– Сема, Сема, – сквозь смех произнес Игорь. – Тебе б в цирке выступать, как пить дать все бы животы понадорвали б.

– Так я просился.

– Ну и?

– Так не взяли.

– Чего так-то?

– Так сказали, шо после первого же представления поляжет весь народ трудовой. Со смеху, конечно же. А это уже таки диверсия и вредительство! А оно мне надо?

Вновь кто-то прыснул со смеху, его тут же поддержали дружным хохотом.

– Ох… Семен, – сквозь мучительную улыбку через силу произнес Демин, ладони крепко сжимают портупею. – Ты меня в лазарет так отправишь, кто ж машину-то поведет?..

– Да погоди, сержант, еще один анекдотец имеется, – с лукавым прищуром произнес Горобец, поучительно подняв указательный палец. – Вот прямо-таки жизненный. Слухайте. Рабиновичи уходят на родительское собрание и говорят своим детям Мойше и Леве: Если учились хорошо – получите курочку, а если плохо – яд. Пап, а если один учился хорошо, а другой…

Семен не успел договорить. Вагон внезапно дернулся и начал тормозить. Раздался скрип тормозов.

Кто-то чертыхнулся, проворчал:

– Ну вот, опять очередной полустанок…

– И не говори! Опять простоим черт знает сколько! Так и до зимы к фронту не поспеем…

– Да ладно вам! Может, пропускаем кого?

– Да кого пропускать-то? Мы же танкисты! Мы фронту сейчас важнее.

Игорь прильнул к пыльному стеклу, перед ним расстилалась лишь луговая гладь с редкими перелесками, клевер мириадами фиолетовых глаз горит в траве. Жара. Протасов выдохнул, вытер платком вспотевший лоб.

– Ну чего там видно, товарищ ротный?

– Да ничего, Ром.

Даже привычного хождения-суеты обходчиков путевых не видно-не слышно. Лишь до уха доносится, как паровоз спускает пары.

– Ну точно не поспеем к войне. Это как дядька мой рассказывал, что в финскую воевал. Они вот тоже так ехали и приехали! К «шапочному разбору», когда уже всех финнов перебили!

– Ну немец не финн. Помнишь, что наш рыжеусый капитан говаривал? Немец мужик серьезный! А он знает! В танке горел и в испанскую, и в финскую воевал.

– Да куда там… Мне мой сосед рассказывал, ну тот, что в Испании воевал – как только русские подойдут – дело у них, считай, плохо. А штыковых так они и вовсе боятся, сразу драпают!

Вдруг до уха донесся отчетливый гудок паровоза. Игорь еще ближе прильнул к окну, но разглядеть ничего не мог. Пришлось дернуть деревянную раму и опустить окно. Лейтенант бросил взгляд по сторонам – чтоб никто из командиров не увидел – и высунул голову в проем. Так и есть, к ним приближался, разбрасывая в стороны густые клубы пара, паровоз-тяжеловес.

– Ну а теперь чаво?

– Состав встречный. Пропускать будем… – ответил Игорь. – Да вот только он что-то не торопится проезжать-то.

В оконный проем вагона тут же набилось несколько солдат, зашикали, один из младших кому-то угрожающе выставил кулак.

– Эхма, его там что, вручную толкают, что ли? – произнес Демин, от нетерпения крутя головой в разные стороны. – Ты смотри, еле пятится…

Наконец железнодорожный исполин начал медленно проползать мимо вагона танкистов, из небольшого оконца на них коротко бросил взгляд давно небритый, перемазанный копотью машинист. На лице читается жалость.

Лица танкистов враз помрачнели, от некоторых отхлынула кровь, задрожали губы. За черным локомотивом тянутся обшарпанные вагоны, несколько окон выбиты, вместо стекол наспех вколочена фанера. В тех, что стекла остались, танкисты увидели перемотанных грязно-окровавленными бинтами тела. Мгновенно пахнуло гнилью вперемешку со сладковатым запахом крови. Кого-то из солдат тут же стошнило. Из оконных проемов доносится нестройный хор ужасных криков, стонов, их перебивают вопли, крепкие ругательства и мольбы о помощи.

Демин нервно сглотнул, на него, не отрывая глаз, смотрит солдат, совсем еще юное лицо, бритая голова в кровавых коростах, взгляд полон ужаса и боли, вместо ног – перемотанные окровавленными бинтами и тряпками уродливые культи. На соседней полке барахтается и завывает от боли другой солдат, его пытается утихомирить одна из медсестер, на вид совсем еще школьница. Ее некогда белый халат обильно перемазан кровью.

– Ну чего ты, миленький. Ну чего ты? Сейчас все пройдет, – приговаривает она, а солдат продолжает выть нечеловеческим голосом. Над ним застыл военврач, молча орудует инструментами в ужасной ране на предплечье, слышно, как там звякают сталью эти инструменты. Еще одна сестра прямо над раной держит керосиновую лампу, огонек дрожит как осенний лист на ветру. Хирург с силой надавил, солдат заорал во все горло, стал брыкаться. Медсестра из последних сил пытается его удержать, приговаривает:

– Ну, милый, потерпи! Еще немного потерпи!

Вскоре крик сошел до хрипоты, в медный таз с грохотом посыпались один осколок за другим.

– Боже! Вот это муки нечеловеческие… – произнес кто-то сдавленно.

В следующем вагоне уже никто не кричит, слышны лишь кряхтения да изредкие постанывания. На полках лежат сплошь все перемотанные в бинты и тряпки с застарелой кровью тела, у многих вместо рук и ног безобразные культи, медсестры прохаживаются между рядами этих обмотанных как египетские мумии калек, иногда останавливаются и приговаривают – «все хорошо будет, милый», а сами глотают слезы.

Дальше пошли уже вполне себе обычные вагоны. На деревянных скамьях сидят солдаты, встают, ходят взад-вперед, опять садятся. Ни криков, ни стонов. Раненых выдают лишь перевязки на руках и ногах. В тамбуре битком народа, курят самокрутки и осторожно ощупывают в кроваво-грязных разводах бинты. Несколько пар глаз жалобно смотрят на глазеющих на них танкистов.