В Даниле много силы скопилось.
И злости в нем много. А это нехорошо. Это не к добру.
Раиса Павловна вновь подумала об убийстве шофера.
Зачем они только наняли его, зачем пустили в дом.
Красивый парень был этот шофер Фархад, на свою беду. И принципов он не имел никаких.
Но расследование когда-нибудь да закончится. И что случится потом? А потом придут новые тревоги, новые волнения и заботы. И это жизнь. Раз уж вошел в эту реку однажды — надо плыть…
Раиса Павловна спохватилась — она машинально рисовала на этом самом официальном письме — предостережении по поводу попа, подозреваемого в педофилии. Ох, надо же, она рисовала на полях — неумело, но так четко…
Профиль на полях письма…
Она скомкала бумагу; это вообще не в компетенции их инициативного комитета — вмешиваться в дела следствия.
И взяла следующий документ из папки — рабочий день комитета только начинался.
Глава 24
Ленинградский проспект
Запись допроса Германа Дорфа Катя получила из Прибрежного ОВД только к вечеру — всю картинку, потому что допрос, как и все прежние, фиксировался на видеокамеру. Лиля Белоручка заверила, что и допросы в экспертно-криминалистической лаборатории тоже записаны — «у экспертов камера даже лучше, и я ее включила тогда там».
Кроме того, Лиля переслала ей фотографии с мест убийств Анны Левченко и Василия Саянова. Их она достала опять же через свои связи в МУРе.
Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать…
Катя вывела запись допроса Германа Дорфа на свой ноутбук. Она внимательно разглядывала фигуранта. Там, в доме в Прибрежном, он не был особенно разговорчивым. На допросе у Лили вел себя корректно, но вместе с тем выглядел настороженным.
Или это только казалось Кате?
Видишь уже то, чего нет, и там, где этого нет.
Или есть?
Местом своей работы для протокола Герман назвал медиа-арткомпанию «Инновации и контакты» и сказал, что является одним из ее основателей и совладельцев.
— Я вызвала вас в связи с расследованием убийства Фархада Велиханова — шофера, работавшего в семье вашей работодательницы Раисы Павловны Лопыревой, — сказала Лиля.
— А кто вам сказал, что она моя работодательница?
— Геннадий Савин, ее зять.
— Он ей не зять, — усмехнулся Герман, — там у них так все запутано, в смысле родства. А я просто сотрудничаю с инициативным комитетом, который Лопырева возглавляет. У нас договор на информационное сопровождение. А в остальном я человек вольный. И я крайне удивлен, что вы считаете, будто я имею какое-то отношение к этому трагическому происшествию — убийству.
— Я не считаю, что вы имеете прямое отношение, — парировала Лиля, — но вы посещали дом в Прибрежном, хорошо знакомы с этой семьей, дружите с Данилой Кочергиным…
— Кто вам сказал, что я с ним дружу?
— Он сам, тут в ОВД на допросе, — ответила Лиля, — разве нет?
— Ну, отчасти. Мы приятели, не друзья. С друзьями сейчас, знаете, вообще напряг.
— В тот вечер, когда убили шофера Велиханова, вы приезжали в дом на своей машине. В какое время?
— Не помню точно, между восемью и девятью часами.
— А с какой целью?
— Данила обещал взглянуть на мой катер. Он в яхт-клубе в Прибрежном, там ремонт грядет.
— Данила Кочергин разбирается в моторах?
— Отчасти. — Герман повторил свое любимое словцо, покачал ногой в дорогом ботинке. — Работяги начнут ключами разводными стучать, деньги вышибать из меня. Так вот я хочу совет со стороны, сколько это может стоить. Всегда полезно выслушать два мнения. Это у меня такой рабочий принцип. Два мнения лучше, чем одно. И хорошо, если эти мнения противоположные. Можно вывести среднее число, как в математическом уравнении.
Какой длинный ответ на столь короткий вопрос, — подумала Катя. — Лиля, осторожно, этот тип начал заговаривать тебе зубы.
— Фархада Велиханова вы в тот вечер видели? — спросила Лиля.
— Не довелось.
— А у меня есть сведения, что вы могли с ним пересечься.
— Где? — спросил Герман.
— В доме, на участке, ну, если вы приехали между восемью и половиной девятого.
— Я позже приехал, около девяти.
— Вы аллею, ведущую к станции, проезжали?
— Нет. Там тупик — платформа.
— Но по шоссе-то вы ведь ехали в поселок.
— Конечно.
— Чтобы добраться к девяти до дома Лопыревой, вы ехали по шоссе, а со стороны дома вам навстречу как раз на велосипеде ехал Фархад Велиханов.
— Я не видел его.
— Но по времени как раз все это совпадает, — гнула свою линию Лиля Белоручка, — там же одна дорога, одно шоссе.
— Ну, может… да, я, кажется, видел велосипедиста. Я не придал этому значения.
Ага, это что-то новенькое в показаниях, — Катя вперилась в экран ноутбука, стараясь уловить на лице Германа Дорфа… Что она хотела уловить на записи? Вот он откинулся на стуле, поменял положение ног. Лицо… нет, его лицо спокойно.
— Шоссе освещено. Вы не узнали в велосипедисте шофера ваших знакомых?
— Нет. Говорю — я не придал этому значения. Мало ли кто ездит на велосипедах. И потом, шел дождь, у меня дворники работали — туда, сюда.
— В каких отношениях вы были с Велихановым?
— Ни в каких, — хмыкнул Дорф, — он же не мой шофер.
— Кого из членов семьи он возил?
— Кажется, только Женю, она боится водить.
— А остальных?
— Несколько раз ее отца, Петра Алексеевича. Когда он ездил в клинику в Москву.
Опять же об этих поездках никто из них не упоминал. А почему? Что тут такого, что это надо скрывать от полиции?
— А Лопыреву? — спросила Лиля.
— Нет. Раиса Павловна в вождении ас. Она даже от служебной машины в этом году отказалась. Использует свою. Чтобы не упрекали, что комитет тратит слишком много средств.
— А кто платил Фархаду Велиханову зарплату? — спросила Лиля.
— Вы у меня это спрашиваете?
— Ну, вы же знаете их семью. Евгения Савина нигде не работает, домохозяйка. Отец ее инвалид. Я вот слышала, там все отнюдь не ему принадлежит, а его жене — мачехе и одновременно тетке Евгении. Так кто платил домашнему водителю? Геннадий Савин — муж Евгении или ее тетка?
— Гена, Гена платил из своего кармана, — быстро скороговоркой ответил Герман Дорф. — Что вы, в самом деле? Уж и в этом отказываете мужику? Было б что другое, я бы понял. А тут финансовый вопрос. Он платил шоферу. Из своего кармана. Он неплохо зарабатывает, он же в мэрии городской.