Цезарь - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Геворкян cтр.№ 89

Может быть, на дюйм.

Или на вершок.

Или же поболее того…

Мастер — во всём мастер.

Создан для фантастики

Если бы для получения гордого звания «писатель-фантаст» понадобилось проходить специальную подготовку, то ее программу можно было бы составить по одному-единственному источнику. Биография Эдуарда Геворкяна сошла бы за образцовую шпаргалку. Что нужно современному фантасту? Если он практикует научную фантастику, то лучше всего иметь математическое или естественно-научное образование. Если он пишет фэнтези, то удобнее пользоваться благами каких-нибудь исторических, культурологических или религиоведческих штудий. Поскольку слово «фантаст» все еще приправляют словом «писатель», то пригодились бы и филологические навыки. Геворкян с каждой поляны сорвал по цветочку: два высших образования (во-первых, физик, а во-вторых, филолог) и довольно долгое сотрудничество с журналом «Наука и религия». Плюс Малеевский семинар за плечами: чего греха таить, добрая половина лучшего в современной российской фантастике родом оттуда.

По сути, идеальный набор для фантаста…

И он полжизни шел «основным фарватером» отечественной фантастики. А потом сошел с него, поднял иные штандарты и принялся бросать лот в извилистой дельте нашего времени. Ему понадобилась собственная лоция. Не идеальная, не соответствующая адмиралтейским портуланам, но честная и надежная.

Линкор под имперскими штандартами

Родился Геворкян в станице Харанор Читинской области в семье военнослужащих, участников Великой Отечественной войны. Шел 1947 год, память о войне — свежей некуда… Детство пришлось на стык сталинской эпохи и «оттепели», юность с «оттепелью» попрощалась и вошла в брежневский ампир. А советская империя оттуда, изнутри, из относительно благополучных 60–70-х выглядела хоть и неказисто с эстетической точки зрения, но весь надежно. Империя была в рабочем состоянии и производила впечатление серьезного агрегата.

Ещё в школе Эдуард Геворкян взялся за перо. Со второго класса писал стихи и пьесы для школьной самодеятельности. С младых ногтей любил фантастику. В детстве, когда вся семья приезжала на курорт в Сочи, мальчик не купался в море и не загорал на пляже. Он предпочитал сидеть в пустынном зале городской библиотеки и отыскивать в журналах «Техника молодёжи», «Знание — сила» разные фантастические рассказы. Эта «первая любовь» прошла с ним через всю жизнь — и когда будущий писатель учился на физическом факультете Ереванского университета, и когда осваивал вторую специальность на филологическом факультете МГУ (окончил в 1975 году), и когда работал лингвистом в разных НИИ, и когда сотрудничал в научно-популярном журнале «Наука и религия» (1986–1995), а также издательстве «Локид».

Фантастика стала его судьбой. Первый научно-фантастический рассказ — «Разговор на берегу» — вышел в 1973 году (газета «Ереванский университет»), а первое произведение в столичной прессе — рассказ «Храните фотографии любимых» — в 1977-м.

Сам Геворкян считает акматической и самой счастливой своей порой конец 70-х — середину 80-х. «Можно было сидеть на кухне, по ночам шлепать на разбитой пишущей машинке, знать, что это прочитают только твои друзья, но при этом чувствовать, что тебе все по плечу. Что ты все сможешь, а прежде всего сумеешь сказать человечеству заветные слова, от которых оно, возможно, изменится, станет лучше». [120]

Именно тогда были написаны повести и рассказы, принесшие ему известность: «До зимы еще полгода» (1973), «Прощай, сентябрь!» (1980), «Правила игры без правил» (1981), «Чем вымощена дорога в рай?» (1986), «Черный стерх» (1987). Именно тогда Геворкян участвует в работе Московского и Малеевского семинаров. Там он имел возможность познакомиться с самыми значительными фигурами «золотого века» советской фантастики. Писатель вспоминает: «Мне повезло, я общался с Аркадием Стругацким. Георгий Гуревич был для меня образцом добросовестности. От него веяло традиционностью, крепостью бытия». [121]

Тем не менее вряд ли кого-то из них можно прямо назвать учителем Геворкяна. Он был частью поколения скептиков, а потому старался не творить себе кумиров. «Я больше доверял текстам, чем людям…» Отсюда, может быть, выросли ранний интерес к текстам сакральным, мистико-эзотерическим и даже легкое увлечение эзотерикой. Однако главные «учебные» тексты для набирающего ход писателя поставлял все-таки не экзотический Восток, а русская классика: проза Пушкина, Достоевского, Чехова, Платонова, поэзия Заболоцкого.

В ту пору из больших литсеминаров выросла блестящая плеяда фантастов, позднее получившая название «Четвертая волна». Геворкян, видный «четвертоволновец», связан с прочими ее ветеранами поколенческим братством. По его мнению, литературная школа тех лет воспитывала «строгость к языку, к сюжету, к художественному уровню». Но семинары, из которых родилась «Четвертая волна», были не только эффективной формой учебы. Они«…давали ощущение самодостаточности, самоуважения в условиях, когда нас печатали очень мало. Ведь если умные, талантливые люди тебя хотя бы не разносят, это уже чего-то стоит». А печатали действительно чертовски мало. Повесть делала человеку имя. Книга… О, книга была мечтой. Почти недостижимой. Геворкян здесь не исключение: начинал он в 70-х, а дебютную книжку подержал в руках уже в 90-х.

Семинары, на которых выковывалась «Четвертая волна», давали превосходную школу. Впоследствии, когда установится «валовой», рыночный подход к фантастике, московский писатель будет неоднократно обращаться к теме падения литературного качества (особенно рассказов): с его университетами, с его многолетней литучебой 99,99 процента постсоветской отечественной фантастики будут выглядеть как мутный поток бессмыслицы и графомании… [122] С 2002 года он сам начнет вести литсеминар на ежегодной Литературно-практической конференции «Басткон».

В постсоветские годы Эдуард Геворкян, к правящему режиму СССР относившийся со сдержанной оппозиционностью, человек вольнолюбивый и видный противник молодогвардейской линии в советской фантастике, удивил многих. Ему выпало наблюдать крушение Империи, но за газетной неразберихой, суетой политиков, шквалами лозунгов и бешеной лихорадкой грюндерства он замечает большее. Нечто в диапазоне от игры нечисти до применения губительно жестких политтехнологий. [123] Впрочем, одно без другого и не бывает… Его «лоция» постсоветской России отмечает сплошные мели, омуты, придонные скалы — словом, полигон для экстремалов. А на карте, навязываемой новым начальством страны, — тишь, гладь и божья благодать. Вот демократия… Красивое греческое слово,«…демократия — это не более чем миф. Никогда демос, то есть народ, не управлял своим государством. Правили от его имени, как правило, всякие прохиндеи. Идея демократии — просто очередная завлекалочка для простецов, точно так же, как идея империи — идеологический жупел, которым их пугают…» [124] К этому времени Эдуард Геворкян, взрослый, зрелый человек, отец, желающий оставить своим детям благополучную страну, давно определился с пониманием своего места в социуме; он избрал почвенническую позицию, считая правильным«…разделить судьбу Русской цивилизации, быть сопричастным ее биографии». [125]