Шел старый еврей по Новому Арбату - читать онлайн книгу. Автор: Феликс Кандель cтр.№ 58

– Это одно и тоже, – пояснил Сиплый.

– Без приметных отличий, – пояснил Сохлый.

3

Тут и произошло нечто. Заслуживающее упоминания в летописях-преданиях.

Петух вдруг прокашлялся, запел баритональным тенором:

– "Мы покидаем гавань, да-да, мы ее покидаем… Города скрываются из вида, земли и народы…"

Штрудель перепугался:

– Ты что? Что это?..

– Вергилий. "Энеида". Часть третья, страница семьдесят вторая.

Возгласил зычно:

– Нефролепис – птерис – хамеропсис – трахикарпус… Маршрут меняется.

Вагон подпрыгнул, словно наскочил на камень, сошел с рельсов, и они покатили по асфальту без посторонней помощи.

Пассажиры привстали от изумления.

Лица вытянулись до пуговиц на рубашках.

Испуг обуял на недозволенном пути.

А трамвай уже свернул на перекрестке. Затем на другом. Оставил позади город, прошелестел неспешно по тихим деревенским проулкам, мимо герани на подоконниках, настурций на клумбах, наливной ягоды в садах.

Выкатился в луговые просторы.

Мимо нескошенных трав, созревающих хлебов, конопли и гороха, кашки с лютиками по обочине.

Остановились.

Набрали полные пригоршни стручков.

Лущили их. Поедали сладкие горошины. Катили дальше через березовые рощи, с интересом поглядывали по сторонам, а стрелки на развилках указывали: "До Швеции не доехать", "Во Францию не попасть", "Испания – и не заикайтесь", "Канарские острова – сгинете на границе".

Провизор, который не в своем уме, поинтересовался несмело:

– Не подскажете ли, куда направляемся? И сколько доплатить за билет?..

Петух сообщил:

– В Индию. А может, на Суматру. Или в Мозамбик, напротив Мадагаскара. Проезд – бесплатно.

Забоялись:

– Поближе нельзя? Нам бы к реке, босиком, на травку…

– Можно и босиком. Нефролепис – птерис…

Трамвай встал.

Двери распахнулись призывно.

Ветерок проник внутрь, ласково поворошил волосы.

Пассажиры ступили на землю. Шагнули несмело шажок, за ним другой. Потянулись с хрустом, онемелые за жизнь. Изумленно переглянулись.

– Почва… – подивились. – Не асфальт…

– Трава… – подивились. – Не булыжник…

– Дымка – не выхлопы из глушителя…

Неяркий луч пробился сквозь облако, скользнул по воде, и река отозвалась, как от щекотки, смешливыми переливами восторга.

Глаза у пассажиров заблистали.

Лица просветились.

Морщины разгладились.

Даже Сиплый захлюпал от волнения. Сохлый захлюпал.

Как трогательно, как чудесно!..

Уселись на траву, сняли обувь с носками, пошевелили на приволье сплюснутыми пальцами, остужая на ветерке. А водитель заскреб ногтями землю, прослезился от нежданных чувств:

– Неужто?.. Неужто не во снах? Когда разбирал рельсы на пути, чтобы сойти с колеи, не крутиться больше по постылому маршруту…

Почтальон тоже прослезился:

– А я-то, я… В грезах-мечтаниях… Пробраться ночью в почтовое отделение, пометить на ящике для посылок – Манагуа, Занзибар, Мальдивские острова. Залезть в ящик, захлопнуть изнутри – пусть отправляют по назначению…

Петух омочил ноги в реке, втянул клювом пару глотков.

– Закрой глаза, Штрудель. Вслушайся в журчание воды по камушкам. Представь себя оленем, лисицей, енотом на водопое.

Штрудель лежал на спине в дреме-довольстве. Веки тяжелели. Глаза смежались. Разум туманился. Голова никла.

– Мне хорошо. Просто хорошо под это журчание. Больше ничего не надо…

– Вот тебе, Штрудель, логическое построение. Для зверя сгодится и для человека. Во мраке. В безлунную ночь. "То, что производит шум, движется. То, что движется, не замерзло. То, что не замерзло, находится в жидком состоянии. То, что жидко, не выдержит моей тяжести".

– Это ты придумал?

– Это не я. К сожалению.

– Знаешь… – признался Штрудель. – Никогда не жил без натуги. Вот так, под журчание. Даже в детстве, когда слушал мамину сказку. А тут, а теперь…

Отставной вояка, малоумный отроду, сплетал венок из ромашек.

Почтальон без царя в голове безмятежно покусывал соломинку.

Скульптор-гробовщик, помешательство которого вопиет к небу, дудел в сопелку из бузины, наслаждался звуками.

Сиплый и Сохлый плескались на мелком месте, брызгали водой друг на друга, застенчиво похохатывали.

– Выхожу на позицию, – повторял в умилении Сиплый, – веду наблюдение. Первый этаж, окно нараспашку, а они распаляют без одежд-приличий...

– Адресок не дашь?.. – в умилении повторял Сохлый.

Штрудель глядел на них с симпатией. Петух бормотал свое, оглядывая всеобщее довольство:

– "Не лишено вероятности, что отдельное лицо, при неких необычайных и весьма благоприятных условиях, может быть счастливым".

А голоса уже рвались из заточения…

Звонкие, ликующие…

Восторг небывалый...

Воспарение неизведанное…

Песня взмывала к небесам…

Задушевная, выстраданная...

Которую запевает молодежь...

А также прочее законопослушное население…

Которую не задушишь, не убьешь…

О самом большом человеке…

О самом прекрасном и мудром…

Он же – наша слава боевая…

Он же – нашей юности полет…

Чтобы по курганам горбатым…

По речным перекатам…

Солнцу и ветру навстречу…

На битву и доблестный труд…

Расправив упрямые плечи…

Допели до конца.

Помолчали.

Добавили на всякий случай:

– С песнями, борясь и побеждая… Где так вольно дышит человек…

Натянули на ноги носки с ботинками.

Вернулись в трамвай.

Уселись на отведенные им места, дабы не создалось толчеи, в которой злоумышленник способен затеряться.

Водитель прозвенел несмело, и они поехали обратно.

Мимо кашки с лютиками на обочине, мимо нескошенных трав и созревающих хлебов, через луговые просторы и березовые рощи. Встали на рельсы, покатили по заданному маршруту.