— Как? Выпивка везде одинаковая.
Она смеется. И при этом отворачивается. Вижу ее затылок. На нем огромный засос. Довольно оперативно для двух суток. Делаю глоток пива.
— Как тебя зовут? — шепчет она.
— Бенджамин.
— Бенджамин, как того политика?
— Да, Бенджамин, как того политика.
— Это красивое имя.
Она делает глоток пива. Банка почти пуста. Допивает. Потом давит загорелой рукой. Раздается скрежет. Мне видны только ногти. Они выкрашены в красный цвет.
— Не я его придумал.
— Понимаю. Но почти любое имя может рассказать о человеке, который его носит. — Она встает. — Даст мне кто-нибудь еще банку пива?
Медленно Мария подходит к своему письменному столу. Ее немного штормит. И все равно походка у нее элегантная. Мне эта девушка кажется красивой. Из ящика она выковыривает пару свечей. Обе красные. Не меньше пяти сантиметров. Я смотрю на Мален. Она сидит рядом с Яношем. Он наверняка этому рад. На полу валяются две банки. Янош придвигается к Мален все ближе. На ней белая шелковая кофточка. И трусики в тон. Красивые ноги вытянуты на полу. Яношу очень хочется к ним прикоснуться. Это сразу видно. Осуждать его не приходится. Мален действительно хороша. Она напудрила лицо. Глаза глубокого синего цвета похожи на лазерные пушки. Так и стреляют. Моментально попадаешь в плен. Ногти на руках и ногах покрыты бирюзовым лаком. От них исходит некий странный свет. Волосы она, как и Мария, подняла наверх. Затылок свободен. Через шелковую кофточку просвечивает лифчик. Янош все еще не осмеливается прикоснуться к ее ногам. Его рука все время дергается в каком-нибудь сантиметре. Мой кореш явно не в себе. Шарик говорит, что Янош часто психует, когда дело касается девушек. И ничего не может с этим поделать. Разве что изображает из себя джентльмена. Но и это у него не очень получается. Он становится просто нервным. Не таким отвязным, как обычно. Он перестает быть крези.
Немного прислушиваюсь к их разговору. Это скорее лепет. Они уже достаточно поднабрались. Спрашиваю себя, как же мы теперь спустимся по пожарной лестнице. Делаю еще глоток пива. И с первой банкой покончено. А оно крепкое. Заполняет всю голову. Обычно я пью немного. Это сразу видно. Снова прислушиваюсь к разговору. Речь идет о неудачах при сексе. Цитируется свободно по Вероне Фельдбуш. В этот момент говорит Мален: «У этого парня началась эрекция. Сильнющая эрекция. И он около часа не мог расстегнуть мне лифчик. Вот ужас-то!»
«Ужас, — соглашается Янош. — Со мной бы такого не было». При этом он уставился на грудь Мален. Она этого не замечает. И слава богу. И вдруг гаснет свет. Вернулась Мария. В руках свечи. Она освещает комнату. Вокруг фитильков танцует пламя. Красиво. Вспоминаю про маму. У нее всегда горят свечи, неважно, где при этом мы. Иногда по вечерам она изучает свои лекции по натуртерапии. Садится в столовой за стол и зажигает свечу. Тогда это единственный свет в доме. Даже телевизор выключен. Только свеча. И свет от нее очень красивый. Зажгла ли она свечу сегодня? Наверное, да. А может быть, у нее не было времени. Может быть, она опять ругалась. Не знаю. Открываю еще одну банку пива. Трудно себе представить, сколько здесь этих банок. Как же Трой их дотащил? Наверное, ему помогал толстый Феликс. На его брюхе, скорей всего, не так заметно. Толстый Феликс подсел к Анне. Вместе с Флорианом и тонким Феликсом они составляют симпатичную группку. Каждый уже готов обнять Анну. Сегодня она опять очень хороша. Как и на Мален, на ней только трусики. Черные. Они сильно натянуты между двумя половинками попы. Когда она наклоняется, ее мощный зад виден очень хорошо. Мне уже почти хочется умереть. Трудно поверить, что прийти в восторг можно столь быстро. Достаточно только увидеть зад. Янош утверждает, что это и есть молодость. А все девчонки, мол, похотливы. Всё. Баста. Иногда я задаю себе вопрос, нельзя ли было все это устроить как-то по-другому. Ведь когда тебе всего тринадцать, девчонки и задницы становятся наркотиком. От них уже не избавиться. Флориан и толстый Феликс хороший тому пример. Они почти проглотили Анну. Да я и сам не лучше. Ко мне снова подсела Мария. Не могу не таращиться на ее вырез.
Выпиваю еще один глоток пива. От этого все становится проще. А потом снова смотрю на Анну. Она надела черную футболку. Love is a razor
[2]
— складывается из желтых букв с завитушками. Может быть, это и так. А может, и обычное дерьмо. Love — это не razor и не что-нибудь еще. У Love нет определений. Love значит трахаться, сказал бы Янош. Но мне так не кажется. Я думаю, что Love — это что-то большее. Трахаться есть трахаться. A Love другое. Может быть, музыка. Но музыка — это лучшее, что есть на свете. По крайней мере, так говорил Фрэнк Заппа. Кажется, я пьян. Иначе откуда здесь музыка? Ах да, Мален поставила диск. Как раз «Роллинг стоунз» — «I can’t get no satisfaction». Со своими трусиками и длинными ногами Мален вприпрыжку возвращается к Яношу. Садится. Выпиваю еще пива. Оно начинает мне нравиться. Становится весело. Сам не знаю почему. Сразу же отпиваю еще. Мария склоняется надо мной. Великолепное ощущение. Она хочет взять несколько чипсов. Флориан считает, что чипсы и алкоголь — это смертельная комбинация. После этого сразу же хочется блевать, так он утверждает. Но тем не менее я позволяю Марии сожрать эти чипсы. Представляю себе, как она наклоняется над унитазом. Не могу удержаться от смеха. Делаю еще глоток. Банка пуста. Смешно. Ведь я ее только что открыл. Ну да. Я ведь уже говорил, что не привык пить. Наверное, поэтому я не привык и к тому, что банки так быстро пустеют. Беру еще две. Они последние. Заначу на потом. Ставлю их на пол. Потом кладу сверху бумажный платок. Мне ведь не хочется, чтобы кто-нибудь выжрал мою добычу. Я бы, наверное, пожалел. Янош уже поглядывает вокруг. Наверняка он выпил много. А хочет еще больше. По нему сразу заметно. В уголке рта у него дымится сигарета. Комната большая, и окна открыты. Никто не учует запах так быстро. Я тоже вытаскиваю сигареты. Пачка еще почти целая. Мария тоже хочет закурить. Прикуриваем одновременно. Мария трясет спичкой. Огонек гаснет. Она меня обнимает. Поет «АББА», «The Winner takes it all». Замечательный сингл. Но почему-то смешной. Хотя при этом и жутко печальный. И здесь тоже поют о разлуке. Я думаю, эта тема меня просто преследует. Нужно было позвонить домой. Только чтобы убедиться, что они не проломили себе головы. Но не сейчас. Сейчас ночь. А кроме того, Мария так близко. Она почти лежит на мне. Чувствую запах ее кожи. Парфюм, пробуждающий мечты. Слегка сладковатый. Похоже на Рождество. Запах елки или печенья. Вспоминаю последнее Рождество. Собрались все. Даже мой дядя. Я люблю своего дядю. Но все его только ругают. Считается, что если он вдруг понадобится, то его никогда нет. Но если он нужен мне, то он всегда тут как тут. Даже в Рождество. Он работает в одной из крупных ежедневных газет. Большинство огромных репортажей на третьей странице пишет он. Иногда он берет меня с собой в редакцию. Мне это нравится. Все люди там работают за большими столами. Им приходится рассказывать обо всем на свете. Я бы не смог. Не умею писать даже обычные школьные сочинения. Как раз на прошлое Рождество мы решили попытать счастья в интернате Нойзеелен. Решение казалось мне неудачным. Мне надарили кучу подарков, имеющих отношение к Нойзеелену. Постер региона, шмотки для всяких торжественных случаев, мешочек с умывальными принадлежностями и т. п. И еще я получил пачку наклеек. Ими я имел право оклеить все что угодно и написать свое имя. Бенджамин Леберт. Господи, я так боялся сюда ехать! И — боже мой! — я все еще боюсь здесь жить. Прошло два дня. Два дня и полторы ночи. А я уже в комнате девушек, и одна из них лежит прямо на мне. Может быть, это прогресс. Она щекочет мне шею. Ощущение несколько странное. Ведь я едва знаю эту девицу. Ну да ладно. Янош говорит, что интернатские красотки бывают весьма общительны. Особенно новенькие. Ведь здесь нужно быть немного не собой. И тогда все получится. Что имел в виду Янош, когда говорил, что «нужно быть немного не собой»? Я же такой как всегда. Или я всегда другой? Почему эта девушка лежит на мне? Потому что налакалась? Какая разница! Главное, что она лежит на мне. Делаю еще глоток пива. Собираюсь что-то сказать. Но Мария меня опережает. Забываю про собственные потребности.