Беседка, подумал Крисп-прежний, который прятался за спиной Криспа-нового. Это беседка виновата. Здесь что-то случилось, здесь до сих пор воняет насилием. Знакомая вонь, жаль, мне некогда разбираться…
– Обер-манипулярий Ульпия! Вы слышите меня?
– Есть…
– Что – есть?!
– Есть прекратить истерику…
Сперва он не поверил услышанному. Потом оторвал пальцы женщины от своего горла, выждал с минуту – и вернулся на скамейку. Они сидели близко-близко, едва не соприкасаясь коленями. Крисп слышал, как дышит Эрлия: будто после марш-броска. Он чувствовал резкий упадок сил, всерьез опасаясь хлопнуться в обморок. Трель уникома явилась спасением. Выхватив коммуникатор, Крисп притворился, что сверх меры занят пришедшим сообщением. На самом деле ему понадобилось раз десять перечесть три жалких слова, чтобы сообразить, о чем речь.
– Я посылал запрос, – еле слышно сказал он. Впору было поверить, что молодой человек сидит в засаде, опасаясь шумом спугнуть добычу, спустившуюся к водопою. – На поиск гражданина империи – владельца тузика, астланина на поводке. Ключевой параметр поиска: широкий разброс рабов по станциям и предварительные распоряжения о продаже в случае спонтанного освобождения. Ты помнишь? Выход в коллант, и рабы коллантария освобождаются. Рабы коллантария с тузиком…
– Я помню.
Эрлия говорила, как говорят глухие: плохо артикулируя звуки.
– Его нашли.
– Кого?
– Коллантария с тузиком. Я знаю его имя.
И Крисп прочел вслух:
– Спурий Децим Пробус.
Контрапункт
Из пьесы Луиса Пераля «Колесницы судьбы»
Герцог:
Друг мой, вы можете что-нибудь молвить всерьез?
Так, чтобы мне, старику, не гадать: это шутка
Или намек?
Федерико:
О, мой принц, мне становится жутко
При виде крови, но трижды мне хуже от слез!
Плачете вы, плачу я, возле церкви рыдает
Нищий, а рядом рыдает влюбленный барон –
Всхлипы растрогают даже голодных ворон,
А у меня от тех слез аппетит пропадает!
Мне самому шутовство – честно-честно! – претит,
Но аппетит? Этот злобный тиран-аппетит?!
Герцог:
Друг мой, оставьте гаерство! Вы – жертва врага,
Тело в бинтах, а душа, вне сомнения, в шрамах…
Федерико:
Это трагедия?
Герцог:
Пусть не трагедия – драма!
Муза театра в таких постановках строга
К глупым ухмылкам…
Федерико:
Мой принц, эта знатная дама
Пафосу-мужу в кулисах подарит рога –
Мне ли не знать? – если к ней обозначить подходцы,
Скорчить гримасу, шепнуть: «Ах, как сильно мне хоцца,
Прямо нет удержу, все аж замлело в штанах!» –
Глядь, а она уже вам целиком отдана
И намекает на самое подлое скотство!
Пусть в монологах трагических царствует муж,
Клоун добьется иного признанья от муз!
Глава восьмая
Вопросы без ответов
I
– Черт, черт, черт!
Рыжий невропаст грохнул кулаком по столу. Жалобно задребезжали чашки и блюдца. Пшедерецкий с любопытством взглянул на рыжего, но промолчал: ждал продолжения.
Начинался завтрак безрадостно. Помятые, осунувшиеся коллантарии объявлялись в дверях восставшими из гроба мертвецами. Хмуро здоровались, если здоровались; усаживались за стол. Слуги, разливая чай в чашки из пузатого медного устройства, именуемого «самоваром», мечтали стать невидимками.
Кое-кому удавалось.
Ели молча. Призрак безумного голода витал над столом. Шкворчала яичница с ветчиной, громоздились в три яруса блины с семгой, булочки с корицей просто напрашивались, чтобы их разрезали пополам и намазали маслом… Насытились все быстро, не в пример вчерашнему, но расходиться не спешили. Пили чай, косились друг на друга…
Рыжего прорвало первым.
– Всё из-за тебя!
Невропаст ткнул пальцем в сторону Диего:
– Из-за тебя и из-за твоей…
С вызовом рыжий уставился на эскалонца – и подавился финалом оскорбительной реплики. На лице сеньора Пераля, обычно выразительном не более, чем подошва сапога, ясно читалось будущее рыжего. Будущее скорое, печальное, а главное – короткое.
Увы, разгон был взят:
– Лучше б мы тебя там оставили!
Для наглядности рыжий ткнул пальцем в потолок.
– Допустим, оставили бы, – вмешался мар Фриш. – Что дальше?
Диего почудились нотки сарказма в голосе гематра. Сарказм? У гематра? Дожили! Маэстро полагал, что его мало чем можно удивить.
– Как – что? Избавились бы…
– Избавился бы он! Избавился! – Пробус взвизгнул так, словно вернулся на поле боя, зовя отряд на прорыв. – Кретин! Тебе мало одного призрака?
– Мне?
– Мало?! Хочешь два?!
Рыжий невропаст хлебнул чая с таким видом, будто пил кровь врага – и долго, натужно кашлял, багровея лицом. В двери сунулся Прохор – не нужно ли чего? – но Пшедерецкий взмахом руки отослал его прочь.
– Не хочу, – выдавил наконец рыжий.
– Ну и хватит гнать на пассажира! – рявкнул Джитуку.
Вудун не мог согреться. Его знобило, даже в протопленной зале он кутался в полушубок из черного каракуля, выданный сердобольным Прошкой. Полушубок вудуну шёл: как говорится, в масть.
– Делать-то что теперь будем? – взмолился невропаст. – Что?
Все балансировали на грани истерики; все, кроме татуированного дикаря. Яйцеголовый, облаченный в шорты и меховую безрукавку на голое тело, притулился с краешку. Он ухмылялся, кивал невпопад – и приканчивал который по счету эклер с заварным кремом. У Якатля всё было хорошо. И это тоже всех раздражало.
– Из-за него маемся! – рыжего несло. Теперь целью невропаста стал Фриш. – Кто левый заказ взял? Кто нас в гнильё втравил? Счетчик, фаг тебя в душу! Ты бы посчитал, какая вселенская жопа нас ждет! Или ты посчитал?
Плохо соображая, что творит, рыжий взялся за столовый нож. Тупым серебром нельзя было зарезать и щенка, но сейчас невропаст нуждался в оружии, как утопающий – в спасательном круге.
– Посчитал, да?! Свою выгоду прикинул, а нас…
– Тише, тише!
Анджали вцепилась в рыжего, отобрала нож. Невропаст обмяк, ссутулился – вспышка гнева отняла у него последние силы.