Скука - читать онлайн книгу. Автор: Альберто Моравиа cтр.№ 20

— Я уже сказала: я ему не нравилась.

— «Не нравилась» — это ничего не объясняет. Мо­гут быть тысячи причин, по которым кто-то нам не нравится.

— Наверное, были и причины, но я их не знаю.

— Но кое о чем вы могли бы догадаться. Как вы дума­ете, может быть, Балестриери не хотел иметь с вами дела, потому что, по его мнению, вы были для него слишком молоды?

— Нет, дело не в этом.

— А может быть, он испытывал к вам то же чувство, что вы к нему — то есть вы казались ему дочерью?

— Не думаю, если бы это было так, он бы сказал.

На некоторое время я замолчал, старательно обдумы­вая услышанное. Теперь мне было уже ясно, что я рас­спрашиваю девушку о Балестриери для того, чтобы по­нять кое-что про себя самого: ведь я тоже до сих пор отвергал все ее попытки к сближению, и мне тоже каза­лось, что она в меня влюблена.

— А вы не думаете, — сказал я наконец, — что Балес­триери просто боялся познакомиться с вами ближе?

— Боялся? Почему он должен был меня бояться?

— Потому что предвидел то, что в действительности потом и произошло: боялся влюбиться. Любовь иногда внушает страх.

— Мне, — сказала она многозначительно, — она стра­ха не внушает.

Но я продолжал упорствовать:

— Вы не ответили на мой вопрос: Балестриери избе­гал вас, потому что боялся?

— Да ничего он не боялся. Да, я еще вспомнила, что потом он как-то мне сказал: «Если бы не та твоя уловка, я бы никогда не поддался — ты мне не нравилась». — По­молчав, она добавила: — Это все, больше я ничего не могу сказать.

Я понял, что, двигаясь в этом направлении, ничего не добьюсь, и подошел к делу с другой стороны:

— Но потом-то он в вас влюбился, так или нет?

— Так.

— И сильно?

— Да, очень сильно.

— А почему?

Я видел, что она наклонилась вперед и внимательно на меня посмотрела. Она и в самом деле сидела сейчас совсем рядом, это не было оптическим обманом — ее колени касались моих. Она сказала:

— Откуда я знаю.

— Но разве он не говорил вам о своей любви?

— Говорил.

— И что он говорил?

Судя по всему, она задумалась над моим вопросом, но при этом почему-то так резко качнулась в мою сторону, что я испугался, что она на меня сейчас просто рухнет. Из-за полотенца, в которое ее тело было погружено, как в футляр, она казалась мне чем-то вроде до краев напол­ненного сосуда, который, накреняясь, словно бы предо­ставляет мне возможность из него зачерпнуть. В конце концов она сказала:

— Я не помню, что он говорил. Помню только, что делал.

— И что же он делал?

— Ну например, плакал.

— Плакал?

— Да, обхватывал вдруг голову руками и начинал плакать.

Я представил себе Балестриери, каким я его всегда видел: да, конечно, старый, седой, но еще такой крепкий, широкоплечий, твердо стоящий на ногах, с лицом, кото­рое всегда пылало от кипящих в нем жизненных сил, и спросил в совершеннейшем смятении:

— Почему же он плакал?

— Не знаю.

— Он не говорил вам, почему плачет?

— Нет, говорил только, что плачет из-за меня.

— Может быть, он ревновал?

— Нет, он был не ревнив.

— Но у него были поводы для ревности?

Некоторое время она, словно не понимая, молча смот­рела на меня, потом коротко ответила:

— Нет.

— Неужели он плакал молча, ничего не говоря?

— Нет, он всегда что-нибудь говорил.

— А, вот видите, значит, говорил. И что же он го­ворил?

— Говорил, например, что уже не может без меня обойтись.

— Ara, так, значит, у него были причины плакать: он хотел бы обходиться без вас, но не мог.

Она педантично меня поправила:

— Нет, он говорил только, что не может без меня обойтись. Он никогда не говорил, что хочет от меня изба­виться. Наоборот, когда однажды я решила его бросить, он попытался покончить с собой.

Меня поражало, что ее тон совершенно не менялся, говорила ли она о какой-то ерунде или, вот как сейчас, сообщала о том, что Балестриери хотел из-за нее покон­чить с собой. Я переспросил:

— Пытался покончить с собой? И каким же образом?

— С помощью этих лекарств, знаете, которые пьют от бессонницы. Не помню названия.

— Барбитураты?

— Да-да, барбитураты.

— И ему было плохо?

— Да, ему было плохо два дня, но потом все прошло.

— А он вообще страдал бессонницей?

— Да, он принимал барбитураты. Бывали ночи, когда он спал самое большее два часа.

— А почему?

— Почему ему не спалось? Не знаю.

— Из-за вас?

— Он говорил, что все, что с ним случалось, было из– за меня.

— И больше ничего? Он никак это не объяснял?

— Да, сейчас я вспомнила, что он говорил, будто я для него как наркотик.

— Ну, это общее место, вам не кажется?

— А что такое общее место?

— Ну, неоригинальная мысль. Такое мог бы сказать всякий.

Снова пауза. Потом я опять начал допытываться:

— И все же почему Балестриери считал, что вы для него как наркотик?

И тут наконец она, в свою очередь, обратилась с во­просом ко мне. Она сказала очень медленно:

— А почему вы меня обо всем этом спрашиваете?

Я ответил вполне искренне:

— Потому что во всей этой вашей истории с Балест­риери есть что-то, что вызывает у меня любопытство.

— Что именно?

— Сам не знаю. Потому я вас и расспрашиваю. Чтобы понять, зачем я это делаю.

Она не улыбнулась и снова взглянула на меня своим внимательным, хотя и невыразительным взглядом, на­клонившись надо мною так низко, что я ощутил теплоту и свежий запах ее тела. Потом она попыталась что-то объяснить:

— Я думаю, Балестриери считал, что я для него как наркотик, потому что с каждым днем он нуждался во мне все больше. Он так и говорил: «Дозы, которой мне было достаточно раньше, теперь мне мало».

— В каком смысле он все больше в вас нуждался?

— Во всех смыслах.

— В смысле постели?

Она посмотрела на меня и ничего не сказала. Я по­вторил вопрос. Тогда она, казалось, решилась и ответила без всякой уклончивости: