Гусарский монастырь - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Минцлов cтр.№ 56

— Кто прав, кто виноват — это увидим потом! — сказал Костиц. — Пока мы сделали все, что должны были сделать. А теперь, господа, я думаю, мы так надоели нашим милым хозяевам, что не пора ли отправляться восвояси?

Гусары начали было прощаться, но их не пустили, а так как из-за суматохи никто не обедал, то около пяти часов дня подали второй обед.

Перед сладким блюдом нежданно для гусаров на огромном подносе один из лакеев внес длинные бокалы и стал расставлять их перед приборами.

Сонечка, помещавшаяся между Курденко и Плетневым, поглядела на них, затем на бабушку и вдруг начала пунцоветь.

Степнина сидела и улыбалась.

Лакеи подали и начали откупоривать бутылки с шампанским.

Степнина подняла свой бокал, желтым бриллиантом заискрившийся от пронизавшего его луча солнца.

— Господа! — сказала она, обращаясь к гусарам. — Не все печальное и дурное на свете, есть хорошее! Вы попали к нам на семейную радость и должны выпить с нами за жениха и невесту.

Она указала бокалом на Соню и Плетнева.

Начались поздравления.

— Так бы крикнул «ура» в вашу честь, что все листья облетели бы в саду! — сказал, чокаясь с Соней, Возницын. — Да нельзя! — Он кивнул головою на дом, где находился Светицкий.

— Бабушка, а нельзя сказать «горько»? — с видом воплощенной наивности спросил Шемякин.

— Ну тебя, молчи, беспутный! — ответила Степнина. — Это только после венца целуются!

— Бабушка, а я видел, как они и до венца сегодня утром на балконе целовались! — тем же тоном продолжал Шемякин. — Горько!

— Горько, горько! — при общем смехе подхватили гусары.

Соня покраснела до самых волос, вскочила и убежала из-за стола. За ней, смущенно улыбаясь, поспешил Плетнев.

— Видишь, озорник, что сделал — смутил бедную девочку?…

— Ничего, бабушка, я их сейчас приведу!

Шемякин встал и отправился в дом. Через минуту он вернулся, ведя, обняв одной рукой за талию, Соню, другой — жениха.

— Господа, прошу больше не приставать к ним! — сделав строгое лицо, возгласил он. — Они там уже поцеловались — и будет с вас!

— Неправда, неправда! — воскликнула Соня.

— Не обращай на него внимания! — вступилась за сестру Аня. — Он известный врунишка!

Обед кончился весело, и после него гусары уехали в Рязань.

О перевозе туда же Светицкого Степнина не хотела и слушать, и он остался вместе с Ильей на попечении хозяек в Рыбном.

Пока Стратилат бегал в «монастырь» и оповещал гусаров, Агафон сидел у Шилина и рассказывал ему о случившемся.

Шилин хлопнул себя руками по бокам.

— Вот несчастие! — проговорил он. — Жив будет ли?

Агафон молча пожал плечами.

— А следа Леониды Николаевны в Баграмове нет?

— Нет! И в дом ночью лазали — нет.

Шилин в раздумье заходил по горнице.

— Вот ведь, не иголка человек — а пропал! — проронил он вслух.

— Театр оглядеть бы… — молвил вдруг Агафон, сидевший у окна и смотревший на пустынную улицу и парк Пентаурова. — Нас из него выселили, а ломать его не ломают!

Шилин остановился.

— А и впрямь! Когда Леонида Николаевна пропала: до вашего ухода из театра или после?

— После…

— Надо осмотреть!…

Агафон встал и взялся за шапку.

— Ты куда? — спросил Шилин.

— А в театр.

— А ключ? Он ведь заперт?

— А через парк: сзади оконце есть низкое — выну раму и конец!

— Смотри поаккуратнее! — напутствовал его Шилин, затем сел у окошка и стал следить за действиями Агафона.

Тот, сойдя с крыльца, пересек улицу и пошел вдоль забора, ограждавшего парк. Шагов через сорок он оглянулся, затем быстро нагнулся, шире отодрал одну из отставших от столба досок и пролез в образовавшееся отверстие.

В тенистом парке было тихо и пусто.

Агафон, озираясь, добрался до театра, убедился, что он заперт, и, достав из-за голенища сапога короткий и широкий нож, подошел к окну. Рама держалась на одних гвоздях; Агафон отогнул их, всунул в щель нож и легко вынул ее из гнезда.

На случай чьего-либо прохода мимо, чтобы не бросилась в глаза стоящая у стены рама, он всунул ее в окно, поставил внутри здания и затем сам последовал за нею.

Мертвая тишина охватила его в театре. Чтобы не так трещал пол, Агафон снял сапоги и, держа в одной руке их, а в другой нож, прошел по коридору к уборным; двери их были распахнуты настежь и кроме белевших среди сумерек табуретов и столиков, ничего в них не было. Помимо уборных, в театре имелись комнаты, где хранились разные вещи и костюмы; на двери одной из них рука Агафона нащупала висевший замок.

С сильно забившимся сердцем Агафон постучал в дверь, затем выждал и постучал сильнее. Ответа не было. Тишина за ней стояла такая же, что и во всем здании.

Агафон поспешил на сцену, отыскал палку, при помощи ее выдернул пробой из двери и вошел в костюмерную. Там вдоль стен висели парики и разноцветные камзолы, колеты и платья дам, рыцарей и вельмож; на столе грудой лежали мечи и шпаги; сверху них тускло посвечивала корона, так недавно украшавшая головы Вольтерова и Македонского.

Двери в другие комнаты были не заперты: в них теснилась всякая мебель… Леониды Николаевны не было…

Агафон обошел весь театр, заглянул в каждый угол и остановился в раздумье у рампы близ черного провала в зрительный зал. Потом он повернулся лицом ко входу и на более светлой полосе прохода от двери увидал на полу у самой кулисы какой-то серый комочек.

Агафон направился туда и поднял его. Комочек оказался батистовым носовым платком. Не было сомнения, что никому из актеров или актрис он принадлежать не мог. Чей же он? Как попал на сцену?

Агафон спрятал странную находку за пазуху и, размышляя о ней, тщательно осмотрел весь проход, а затем и сам подъезд, но более ничего не отыскалось.

Тем же путем он выбрался в коридор и уже хотел вылезать из окна, как вдруг увидал Антуанетину. Она шла прямо к театру.

В мановение ока Агафон присел на корточки и, подавшись вбок, стал следить за девушкой.

В руках она несла что-то завернутое в клетчатый платок: походило будто в нем была чашка либо миска. Немного позади Антуанетиной неторопливо выступал приказчик.

Не дойдя до театра, они свернули влево и скрылись в аллее; Агафон, перебежавший на другую сторону окна, заметил, что Маремьян раза два оглянулся, словно опасаясь, как бы за ними не подглядели.

Агафон торопливо натянул сапоги и, благодаря себя в душе за предусмотрительность с рамой, выбрался наружу. Прячась за вековыми деревьями, он побежал за прошедшими.