Очередь - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Грушина cтр.№ 43

Я помню.

4

К середине августа от яркого, зеленого очарования лета не осталось и следа, жара сделалась невыносимой, город измучился. Деревья слабо шевелили запыленной листвой, редкие автомобили плевались облаками горячих выхлопов, а висевший в воздухе густой запах гари, казалось, на всем оставлял свои грязные, жаркие метки. В угрюмой очереди опухали ноги, книжные страницы засаливались от потных рук, разговоры пересыхали. Молодая мамаша являлась с плетеной корзиной для рукоделия, в которой приносила своего новорожденного сына, и он истошно, безумолчно орал, разинув розовый беззубый рот.

— Моего терпения хватило надолго, — сказала Анна, — все мы терпим, но до осени-то, полагаю, это закончится?

— Я киоскершу попытала — она ничего толком сказать не может, — ответила Любовь Дмитриевна.

— Вы с ней знакомы?

Любовь Дмитриевна вяло обмахивалась глянцевым журналом; сквозь мельтешение лучезарно улыбавшихся красавиц, скакавших на лощеных лошадях по иноземным берегам прохладных, спокойных озер, Анна мельком заметила розовые и голубые подтеки косметики, оплывшей на ее щеках.

— Район-то один, мы тут все знакомы, — со вздохом ответила Любовь Дмитриевна. — Правда, эта — новенькая.

— Кто это «мы»?

Любовь Дмитриевна не сразу нашлась с ответом; с миг-другой замшевый сапог для верховой езды по-прежнему плавал перед ее размазанным лицом, а потом она кратко и загадочно произнесла:

— Как освободимся, пойдемте со мной.

До конца своего дежурства они почти не разговаривали, но в пять часов, когда их должны были сменить, она повела Анну по переулку, через две улицы, через парк, к другому киоску. На вывеске черными квадратными буквами значилось: «ГАЛАНТЕРЕЯ»; Анна вспомнила, что как-то летом, года два назад, покупала здесь булавки. В очереди к этому киоску стояли с десяток молчаливых женщин. Не обращая на них внимания, Любовь Дмитриевна обошла киоск сзади и тихонько постучала. За открывшейся дверью появился захламленный полутемный закуток, где какой-то мужчина спиной к ним стягивал рабочий халат, стукаясь локтями о стенки. Он с ухмылкой обернулся, загорелое лицо сверкнуло глазами-маслинами, и Анна сообразила, что не раз видела его в очереди. Бросив халат Любови Дмитриевне, он чмокнул ее в щеку, помахал растерявшейся Анне и тут же смылся в душистом облаке, походя напомнив, что ключи в дверях.

— Пашка, брат мой младший, — объяснила Любовь Дмитриевна, продевая руки в несвежие рукава халата. — Он днем торгует, я — вечером. У нас до девяти открыто.

— Вот оно что, — запинаясь, промямлила Анна. — Понятно.

Ожидавшие в очереди женщины, не двигаясь, не говоря ни слова, глядели на них бесстрастными, застекленными глазами цвета слякоти на лицах цвета застиранного белья.

— Дышать нечем, вечно поливает себя всякой дрянью. Одеколон, ясное дело, импортный, но надо ж меру знать… Да вы заходите, заходите. — Ворча, Любовь Дмитриевна втянула Анну за собой и задвинула изнутри засов.

Анне почудилось, что она оказалась в неряшливом, сладко пахнущем шкафу. Здесь стояла парфюмерная духота; в призме слабого, блеклого света, который сочился через квадрат маленького оконца, роилась пыль; им вдвоем было не повернуться среди множества втиснутых сюда коробок, из которых некоторые громоздились на полках, а иные прятались под прилавком. Анне негде было сесть, она прижалась к дальней стенке и благоговейно склонила голову, чтобы разглядеть веселую стайку золотых тюбиков помады, и каскад чулок в блестящих малиновых упаковках, похожих на леденцовые, а то еще в сверкающих овальных коробочках, точь-в-точь как пасхальные яйца, и батарею непрозрачных, как на подбор, пузатых бутылочек, и какие-то спутанные дорожки шелка — вероятно, шарфики, причем некоторые показались ей знакомыми…

Любовь Дмитриевна как раз отпустила последнюю покупательницу. Повернувшись на стуле, она стала перебирать небрежно написанные картонные таблички, сложенные на прилавке: — Анна мельком заметила: «Переучет» и «Закрыто по болезни продавца», — выбрала ту, которая гласила «Вернусь через 15 минут», прикнопила к ставням и закрыла окно. Их шкаф тут же погрузился в тесный, давящий, бурый сумрак; теперь помещение освещала только узкая полоска бледного предвечернего солнца, которая пробивалась снаружи, тускло обводя по краям табличку в окне. В потемках Анна услышала, как Любовь Дмитриевна открывает ящики, шарит по полкам, шуршит, закрывает дверцы; а потом в воздухе поплыл другой запах, приятный, богатый, мягкий, струящийся густым, неторопливым потоком сквозь резкую приторность одеколона, и Анна задержала дыхание.

На потолке фыркнула голая лампа. Анна увидела, что на прилавке между ними появилась розовая коробочка; на складчатом атласном лоне гнездилась стая черных и белых шоколадных лебедей, каждый в сверкающем озерце серебряной фольги.

— «Оттуда». Люблю, грешным делом. Пробуйте, не стесняйтесь. — Размазывая по подбородку черный шоколад и красную помаду, Любовь Дмитриевна запихнула в рот целого лебедя и невнятно продолжила: — Так вот. В ноябре у нас новенькую взяли; ну, отметилась она, как положено, я тоже ходила, а как же… А мне сапожки позарез нужны были, но по блату достать не смогла. И что оказалось: от этой новенькой проку — как от козла молока. Может, из органов прислали. Я к ней и так, и этак, но в конце концов пришлось очередь занимать. А эта новенькая даже понятия не имела, чем торговать будет. Вообще не знала, с какой стороны к ларьку подойти. Это уж потом… потом муж мне про концерт сказал.

Она замолчала. Анна слышала, как по другую сторону гофрированной стенки собирается новая очередь: шаркали подошвы, люди таились, словно в засаде. Надо было бы поддержать разговор, но от запахов, тесноты, духоты и резкого света у нее поплыло в голове. Порывшись в коробочке среди розово-шелковой ряби, Любовь Дмитриевна выудила и съела еще одну конфету.

— А знаете, я ведь вам наврала, что домохозяйка… — заговорила она, не поднимая глаз.

Ее лицо под слоем косметики, похожим на нефтяную пленку, разоблачал неумолимый свет киоска; приглядевшись, Анна с удивлением подумала: «Вот так раз, ей далеко за тридцать, она мне ровесница, если не старше», — и поспешила отвести взгляд; ей сделалось неловко, будто она вызнала постыдную тайну.

Любовь Дмитриевна придвинула коробочку поближе к Анне.

— Вы даже не попробовали, кушайте, не стесняйтесь… Я думала, вы меня чураться будете, если узнаете. Вы ведь со своей колокольни судите: муж в оркестре играет, сын в университет поступать собирается, вы и сама с образованием, стихи читаете, все такое…

Анна с нежностью завернула белого лебедя в фольгу и осторожно положила в карман.

— Нет, что вы, — сказала она. — Ничего подобного. Просто я думала… Вовсе нет. Любовь Дмитриевна, если вы не против, заходите как-нибудь ко мне на чашку чаю. Давайте прямо завтра.

— Отчего же не зайти, — сказала Любовь Дмитриевна. — Можно, кстати, просто Люба.

Через несколько дней она в ответ пригласила Анну к себе. Квартира у нее оказалась точь-в-точь как у Анны, в типовом доме через две улицы; и хотя все комнаты были запружены неимоверным количеством дефицитных вещей, которые красовались на всех поверхностях, темнели в полуразинутых шкафах, поблескивали в сервантах, у Анны, бочком пробиравшейся среди этого изобилия, сложилось впечатление какого-то непостоянства, хаоса, как в подсобке комиссионного магазина. Следуя за Любовью Дмитриевной — за Любой, поправила она себя, — в кухню, она успела заметить шелковую блузу, еще с ярлыком, висевшую в дверном проеме, скопление трех бронзовых ламп на тумбочке в коридоре, открытый чемодан, содержимое которого вываливалось прямо на ковер — еще не затоптанный, даже с запахом обновки, но совершенно не подходивший к обоям.