Бродяга: Побег - читать онлайн книгу. Автор: Заур Зугумов cтр.№ 16

Естественно, один и даже пять воров с таким потоком информации не справились бы никогда. Вор никогда не оставлял без внимания ни одну маляву, кем бы написана она ни была, главное, что обращались именно к вору, а значит, чтили, признавали, а коли так, то отказа со стороны воров тем, кто к ним обращался, не было ни в чем. В основном писать, а точнее, отвечать на такие малявы приходилось нам — тем, кто рядом с урками. Малява так и начиналась: по поручению и от имени вора такого-то маляву пишет тот-то.

У воров было дел не меньше. Им приходилось тоже успевать отвечать на самые серьезные малявы. В частности, это касалось тех вариантов, когда адресат должен знать руку вора и тем самым доказать авторство малявы тем, кто должен был увидеть написанное; малявы чисто воровского толка, малявы, заключающие в себе серьезные разборки на уровне положенцев зон, ну и все остальные подобного рода.

Некоторым читателям, возможно, все написанное может показаться простым времяпрепровождением арестантов в тюрьме, но, уверяю вас, все далеко не так просто. Жизни и судьбы людей решались порой на клочке бумаги, исписанном мелким, почти мизерным почерком, спрятанном в заднем проходе, провезенном через множество лагерей и пересылок и называемом малявой.

Зная всю сложность пути подобного рода корреспонденции, ее важность и значимость с вытекающими из этого соответствующими последствиями, мы старались всегда быть собранными и предельно внимательными, зная, что от этих наших качеств может зависеть чья-то честь, судьба и жизнь, что в конечном счете для порядочного, настоящего человека почти всегда одно и то же.

Помимо подобного рода деятельности хватало, конечно, и других дел, связанных с пользой для общего блага, но если писать обо всем, то может получиться отдельная книга, да и для непосвященных это, пожалуй, будет скучновато.

Хотелось бы также отметить такую весьма важную деталь, что для нас не существовало ни дня, ни ночи, ни обеда, ни ужина, ни чего бы то ни было другого, если надо было сделать что-то, существенно полезное для общего блага. Смею уверить скептиков — это не пустые слова.

Вот в таких или почти таких заботах у нас и проходило время заключения, хотя я бы не сказал, что урки подпускали к подобным делам всех без разбора. Достаточно маленького пятна в биографии, и путь в воровское сообщество таким людям был отрезан навсегда. Под словами «воровское сообщество» в данном контексте я, естественно, имею в виду не быть вором, а находиться рядом с ворами.

Здесь царил строгий воровской уклад, и каноны его гласили: «Даже если захочет, бродяга маху дать не сможет, у него просто это не получится, потому что он бродяга!» Это следовало понимать так, что человек, прожив много лет по законам определенного общества, в данном случае воровского, спонтанно или как бы ненароком нарушить их не сможет, потому что у такого человека уже выработалось определенное постоянство во всех жизненных перипетиях, видимо связанное с какими-то рефлекторными данными.

Отсюда вывод: «Бродяга косо не насадит», — говорит сам за себя и в немалой степени определяет саму структуру воровского братства. Что же касается ошибок, то не ошибается тот, кто не живет; но ошибка ошибке рознь, так же как и проступок — проступку.

Так что не следует считать правдой, а тем более серьезно относиться к россказням и фантазиям всякого рода писак и говорунов о том, что кого-то внедрили в воровскую среду, и прочую ерунду на этот счет. Ну а фильмы с подобного рода сюжетами говорят лишь о бездарности сценариста и моральной непорядочности режиссера, ибо они лгут зрителю с экрана, считая его, зрителя, глупым, тупым обывателем.

В этой связи я хотел бы уверить любого и каждого, что, если человек не то чтобы не принадлежал к воровской масти, а даже если бы и отсидел не один десяток лет в тюрьме, он не смог бы засухариться среди воров, это исключено. Случались, конечно, единичные случаи, но это обычно были старые бляди или скурвленные мрази, которые в свое время находились рядом с ворами не один год, но их разоблачение было обычно делом самого ближайшего времени.

Каждый день, проведенный на Иосире, в бараке среди людей, которые меня окружали, я узнавал что-то новое, делал какие-то выводы, что-то мотал, как говорится, на ус, что-то отклонял, что-то вбирал в себя как губка, в общем, жил и дышал полной грудью всем тем, что меня окружало.

Так незаметно подкралась весна.

У Песо сильно болел желудок, а здесь ему стало совсем невмоготу, один за другим начались приступы, и в конце концов его вывезли на сангород и тут же сделали операцию — чуть ли не полжелудка вырезали, но, слава Богу, тогда все обошлось. К лету мы ждали его назад в зону, как вдруг нагрянула какая-то шальная комиссия из Москвы. Планы многих каторжан изменились, но вот только в лучшую или худшую сторону, никто еще не знал, разве что Всевышний, но нам, грешникам, было до Него не достучаться.

Меня вызвали на эту комиссию абсолютно неожиданно, где-то в середине июня — точно помню, что день моего рождения уже прошел. Я был в полном недоумении и в какой-то мере в замешательстве, когда один из членов этой самой комиссии — белобрысый тип в круглых очках-линзах и фетровой шляпе — объяснил мне:

— К вам, Зугумов, по ошибке секретаря суда незаконно был применен особый режим, поэтому вы вновь возвращаетесь на строгий, и тем самым законность восстанавливается. Я надеюсь, вы довольны тем, что справедливость восторжествовала? — с ехидной улыбкой спросил меня этот пижон от юриспруденции.

Доволен ли я? Да я готов был голыми руками задушить этого хилого блюстителя закона. Судя по возрасту и положению, которое он занимал среди членов комиссии, он не мог не знать, что люди, подобные мне, сами, независимо от того, в лагере их судят или на свободе, просят в последнем слове у суда не снисхождения к содеянному, а при избрании судом режима содержания — особый режим.

Но делать было нечего, как говорится: против лома нет приема, а ломом как раз в данном случае был закон.

— Ничего не поделаешь, — сказали мне кореша, когда я пришел в барак и сообщил им эту новость, и стали готовить меня в дорогу. Неожиданные повороты судьбы здесь давно уже никого не удивляли, разве что нервировали, меняя планы.

Как я узнал позже, особый режим мне действительно дали незаконно, ибо в случае совершения нового преступления в лагере он применялся лишь тогда, когда довесок к основному сроку был пять лет и больше. У меня же весь срок округлили до пяти лет, добавив год. Но, с точки зрения юриспруденции того времени, это был, конечно, сущий пустяк, ибо такими пустяками грешили почти все правовые институты как на севере ГУЛАГа, так и по стране в целом, и удивляться этому не приходилось.

Я опять находился в дороге. Хоть и было на этот раз нас в «воронке» всего лишь трое, но тем не менее пот лил с нас градом. Благо еще, что все мы были щуплыми, а иначе, возможно, кто-то из нас мог бы и не доехать. Сидели мы, раздевшись по пояс, но больше всего меня удивляло то, что из нас троих я чувствовал себя лучше всех.