Мы вышли из гончарного цеха.
– А здесь имеется речка?
– О, небольшая, но полная неги и прелести!
И, встретив её взгляд, кивнул и зашагал в сторону восточной башни.
Мы вышли на берег речки, действительно нежно и плавно передвигающей свои воды вдоль каменных стен. В мощёную крупной брусчаткой пристань были вмурованы кнехты, на двух из которых были наброшены потемневшие от времени петли канатов, удерживающие две полузатопленные пинасы.
– Протекают, – доверчиво обернувшись ко мне, показала на них Кристина.
– О нет, – отрицательно покачал головой я. – Если бы была течь – давно б затонули. Это набралась дождевая вода. Отчерпаем – и можно плыть!
– Куда? – восторженно посмотрела на меня девушка, и глаза её засияли.
– В волшебный мир тишины и покоя.
– Как мы его найдём?
– И искать не будем. Река знает, раз течёт. Она вынесет.
Тогда Кристина, быстро оглянувшись, передала мне камзол Симеона и башмачки, быстро сняла туфли, взяла мальчишечью одежду назад и, действительно прыгая по уходящим в воду крупным камням, добралась до кромки берега и бросила конверт в реку.
– Вот! – сияя улыбкой, повернулась она ко мне. – Теперь ни капельки уже не «глюпо и стидно»!
Так, босиком, она и вернулась в гончарный цех, а я шёл следом и нёс её твёрдые туфли.
Стол теперь был преображён. Вся глина была убрана, и на чистых досках в длинный ряд стояли разномастные, кривоватые глиняные фигурки. Штокс и гончарный мастер медленно шли вдоль этого ряда, и детвора, притихнув, с напряжённостью ждала приговора. Вдруг мастер остановился и сказал:
– Ремесло позволяет сытно и радостно прожить полный век. Но чтобы ремесло изучить, сначала нужно стать учеником. Первые года два учитель обычно гоняет ребёнка с разными поручениями и заваливает тяжёлой и грязной домашней работой. Оценивая послушание и кротость. Потом года два или три поручает второстепенные действия, утомительные и однообразные. Оценивая терпение и преданность делу. И лишь лет через пять подросток, выдержавший тяжёлую полосу жизни – утомительный труд, недоедание, а то и побои, – становится учеником. Я же прямо сейчас готов взять в ученики того, кто слепил вот этого человечка. Отличное чувство текстуры материала, видение пропорций и кропотливая тщательность. Несомненный талант. Итак, сообщите мне, кто этот счастливчик, которому выпало сэкономить целых пять лет жизни. Кто это сделал?
Все замерли, и я в том числе. А за столом поднялся и, мучительно краснея, поклонился мастеру Пит.
– Как звать?
– Пит, милорд. Случайно слепивший удачную куклу, но сердечно благодарный вам за добрые слова.
– Имеешь ли ты желание изучить гончарное ремесло – просеивать и месить глину, лепить прекрасные формы, варить цветную глазурь, овладеть тайнами обжига, – и от того иметь пожизненный достаток, любовь и уважение жены и почитанье детей?
– Мне очень и очень понравилось лепить глину, – ответил, снова поклонившись, Пит. – И я с радостью соглашаюсь стать вашим учеником, мастер.
Тот кивнул и громко сказал:
– Сделано.
Потом повернулся к Штоксу и попросил:
– Этого мальчика каждый день после обеда освобождайте от общих занятий. Он будет приходить в цех и до вечера работать здесь. Ну а для походов в лес и совместных игр он будет иметь два дня в неделю – субботу и воскресенье.
– Префосходный решений, – кивнул вороньим гнездом мятой треуголки фон Штокс.
– Пит, поздравляю! – громко сказал я, и все малыши разом заговорили и зашевелились.
Сидевший неподалёку от Пита Бубен, перегнувшись над столом, что-то сказал, и Пит обратился к Гювайзену Штоксу:
– Позвольте просить вас, уважаемый мэтр, тот же режим занятий предложить и вот ему, – он кивнул, и Бубен поспешно встал. – Мастер Климент поручил ему приходить и осваивать кузнечное дело.
– О, такой успехи сразу двух мальтшик весьма ратуют мой старый сердце!
Он не успел договорить, а в дверь-ворота гончарного цеха вбежала Грэта и, стремительно в качестве приветствия присев, выкрикнула:
– Обед готов! Леди Эвелин приглашает всех-всех к столу!
И умчалась. Детишки оживлённо и радостно полезли из-за стола. С радостным же лицом смотрела на милый их муравейник Кристина. И вдруг это лицо покрыла восковая бледность. Ксанфия, ковыляющая мимо на своём костыльке, прижимая к груди уютно замершего цыплёнка, остановилась и, задрав личико, спросила:
– Тётя, у тебя что-то болит?
Кристина с трудом перевела дыхание и с трудом же отвела взгляд от её единственной ножки.
– Сердце, девочка… на секунду остановилось.
– Ты ему скажи, чтобы не останавливалось, – попросила Ксанфия. – Вот, хочешь, я тебе дам живулечку подержать?
Так они вместе и пришли к каминному залу – весёлая и беззаботная Ксанфия на костыльке и бережно держащая цыплёнка наша добрая гостья.
Всё тайное
Вечером, когда детвора в своих чистеньких и нарядных комнатках улеглась спать, я, Кристина и Эвелин сидели укромно возле мерцающих углей камина и неторопливо беседовали.
– Бэнсон предложил мне, – говорила Кристина, – приехать и познакомиться с людьми и с местом, в которое я могла бы переправить военное имущество моего дорогого Регента. Я согласна с Бэнсоном, что это сделать необходимо, поскольку в моих подвалах всё лежит без какой-либо пользы.
– Насколько я знаю, там очень много оружия, – ответил я, – оно и в «Шервуде» без надобности. Но у нас теперь работает отличный кузнец. Мы могли бы оружейный металл пережечь в оковку сундучков, чтобы кровь, лежащая на клинках, утратила всякий след в нашем мире. А сундучки будут мирно служить людям. Матросы станут привозить в них домой вино, фрукты, сладости. А в домах эти сундучки могли бы хранить детские игрушки.
– Томас, – проникновенно сказала Эвелин, – такая цель стоит твоих и времени и труда.
– Ну что же. Свободные лошади есть. Пару сухих цейхгаузов выделить можно. Но у меня имеется ещё одно соображение. И оно может предстать пред вами, Кристина, совершенно наглядно. Давайте оставим этот уютный камин и перейдём в мой кабинет. Уверяю, вы будете по меньшей мере удивлены.
«По меньшей мере», – подтвердила кивком Эвелин.
Мы встали, переместили к стене стулья и направились к круглой башенной лестнице.
Кажется, все старались ступать как можно тише, чтобы не разбудить детей. Но в дверях среднего, дамского апартамента стояла сонная, потирающая глазки Ксанфия.
– Тётя, – спросила она, когда мы приблизились. – Как твоё сердечечко, не болит?
– Всё хорошо, моя прелесть, – порывисто-нежно ответила ей Кристина.