Все живы?!! Безумная надежда загорелась в сердце Гали. Может, Вацлав только ранен...
— Вацлав... жив? — прошелестела она.
Мать склонилась над ней:
— Что ты сказала, дитя?
— Вацлав... — более внятно произнесла Галя.
— Кто это Вацлав? — не поняла мать.
— ...жив? — договорила Галя.
— Говорю тебе, все живы, только один бандит погиб, а второй уже в тюрьме, — ответила мать. — Что же ты плачешь? Выпей чаю, детка! Ты была в шоке, мы все за тебя так боялись... Варя дежурила возле тебя, Вера тоже... Глеб приходил. Кстати, Глебушка просил, чтобы ты не беседовала со следователем до того, как он сам не поговорит с тобой, Глеб то есть... Он о чем-то хочет предупредить тебя... А следователь уже дважды наведывался...
Галя кивнула. Квадрат окна притягивал ее с такой неодолимой силой, точно там были не дождь, не ветер, а Вацлав.
«Дождаться ухода матери...»
Ольга Петровна как будто услышала ее мысли:
— Глебушка просил позвонить ему, когда ты придешь в себя... Я пойду, детка, звякну ему с сестринского поста...
Когда дверь за матерью закрылась, Галя, сделав над собой усилие, поднялась с кровати и на негнущихся ногах подошла к полуоткрытому окну.
Ни дождя, ни ветра...
Слава богу, она не на первом этаже... Достаточно высоко, чтобы через секунду оказаться в дивном саду. Сквозь зеленую крону деревьев — асфальт. Галя встала коленями на подоконник. Что-то внизу мешало ей сию же минуту перекинуться вниз головой. Прямо под окнами молодая женщина катила коляску. Сквозь пелену слез Галя увидела крохотное личико спящего младенца...
И тут она вспомнила все до конца!
Она беременна...
Она носит в себе дитя Вацлава! Оно доверчиво дремлет в ней, ожидая своего появления на свет. Когда вся листва облетит с деревьев, они покроются снегом, когда снег растает, деревья зазеленеют, и родится ее дитя... Галя, взвыв как раненый зверь, сползла с подоконника и захлопнула окно. Пусть не зовет ее к себе эта осенняя земля, земля не может дать ей приюта... Ребенок Вацлава... Ребенок Вацлава.
Через полчаса приехал Глеб. Пожав Галину неподвижную руку, он попросил Ольгу Петровну, чтобы она оставила их одних. После того как Галина мать вышла, Глеб присел на краешек кровати:
— Как ты себя чувствуешь?
Галя прикрыла глаза веками — хорошо.
— Можешь выслушать меня?
Галя чуть качнула головой.
— Я никому не сказал, что ты знала парня, который погиб. Правильно я сделал?
— Да, — прошептала Галя.
— Кто он был?
— Я любила его, — сказала Галя.
Глеб поцеловал ее в щеку:
— Похорони это в себе, девочка. Ты сильная, ты выдюжишь. В «Аэрофлоте» все считают, что они в долгу перед тобой. Твоей просьбе о переводе тебя в Шереметьево теперь дадут ход. Но никто, кроме меня, не должен знать о том, что ты имела отношение к этому парню. Не проговорись следователю. Тебе не нужны неприятности.
— Как Олег? — Только сейчас Галя вспомнила о муже.
— Олег вообще ничего не знает. Я был у него в санатории. Мне удалось убедить Таню, что вас с Олегом больше ничто не связывает. По крайней мере, он сам мне так говорил. И я прошу тебя: отпусти Олега. Ты мне друг, и он тоже друг, но у тебя вся жизнь впереди, а Олег уже не сможет летать... Ты справишься без него со своими проблемами, если что — я помогу. А Олег... может, они с Таней снова начнут жить вместе...
— Я буду этому рада, — проговорила Галя.
Глеб поднес к губам ее руку:
— Другого я от тебя и не ожидал, подруга. Это верное решение. И справедливое.
— Его уже похоронили? — после паузы спросила Галя.
Глеб снова коснулся губами ее пальцев:
— Наверное, похоронили. А ты — жива. Ты жива, Галя...
Глава 21
Путь от Теплого Стана, где теперь жила Галя, до Шереметьева неблизкий. Почти два часа приходится пилить на общественном транспорте, час из них — под землей. В метро она обычно знакомится с информацией о полете и прикидывает, что ей предстоит сделать, до того как самолет поднимется в воздух. Переодеться, распределить обязанности в бригаде, записать валюту на таможне, выяснить, чем сегодня будут торговать на борту — продуктами загружаются в ирландском магазине «Дьюти фри», осмотреть салон: наличие привязных ремней, освещение... Проверить бытовое имущество: гигиенические пакеты, думочки, салфетки, мыло, лосьоны, рекламу, прессу. В принципе все как во Внукове, только командировки длинные, бывает, неделю экипаж загорает на острове Сал, где необыкновенно элегантные, с почти аристократическими манерами негры, слоистые закаты, соленый морской воздух, неторопливые беседы под шум океана, песни под гитару, волейбол.
Три года Галя летала в Африку и Азию, потом ее перевели в другой отряд. Теперь — Париж, Мадрид, Токио, Лондон, аэропорты которых когда-то знал как свои пять пальцев ее бывший муж Олег.
Олег... Как давно это было! Когда Галя сообщила матери — уже на седьмом месяце беременности, — что они с Олегом разводятся, Ольга Петровна нацелилась упасть в обморок, как это делала любимейшая ее героиня Луиза ля Бомел Блан де Лавальер. Но Галя не дала осуществиться этому намерению, сказав жестко:
— Мамулечка, нашатыря в доме нет, а валериану ты уже вылакала. К тому же в моем положении я не стану поднимать тебя с пола.
Ольга Петровна, вполне убежденная этими доводами, была вынуждена отложить обморок.
— Но как же так, доча? Что случилось? У вас прекрасный брак, и ты ждешь от Олега ребенка...
— Ребенка я жду вовсе не от Олега.
Образ Луизы снова замаячил в воздухе. Ольга Петровна сделала несколько неверных шагов по направлению к креслу, собираясь лишиться чувств в нем, чтобы дочери не пришлось поднимать ее.
— Мамулечка, могу только водичку принести и открыть форточку, — предупредила ее Галя. — Больше ничего. Прими все свершившееся как факт. И давай обойдемся без вопросов об отце моего ребенка, я не желаю говорить на эту тему.
Ольга Петровна хватала ртом воздух.
— Кроме того, — безжалостно продолжала Галя, — день моего развода уже не за горами... Носовой платок принести, мамуль?
Ольга Петровна проглотила подступившие слезы.
— Но как же так? Ничего не понимаю... Что же теперь будет? — растерянно пролепетала она.
— Теперь ты поможешь мне растить внука или внучку, поскольку я вынуждена пополнить собой отряд матерей-одиночек... Олега я попрошу заняться разменом нашей квартиры. Я хочу уехать из того района. — Лицо Гали болезненно скривилось. — Туда я больше ни ногой.