Через сто лет - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Веркин cтр.№ 30

У других, кстати, тоже всякие случаи, потому что у каждого свои особенности организма, все больше по части дефектов между мозгом и органами чувств. Кто от запаха давленых тараканов с ума сходит, кто на мелкие кружочки смотреть не может, а другие вообще спят только стоя в углу, или звук натянутой резины очень не любят.

Но есть, конечно, и общее между всеми. Велосипеды мы все к.б. любим, стремимся к ним, если вупер видит неисковерканный велосипед, то он к нему невольно стремится, не знаю уж, откуда такое.

Кстати, многие считают, что это знак. Эти вот дурацкие качества. Ну, того, что Бог не совсем от нас отвернулся, оставил напоминание, что мы не совсем еще камни, что возможен пересмотр приговора.

– Тошнит? – с интересом спросила Костромина.

– Тошнит, – признался я.

– Это очень хорошо, – кивнула Костромина. – Тебя тошнит – а ты ешь. Преодолевай себя. Обезьяна стала человеком в преодолении.

– Это как?

– Просто. Вот ей совсем не хотелось есть каких-нибудь там личинок, или кору, или лебеду, а она ела и ела.

– И от коры человеком стала?

– Не от коры, а от усердия. Усердие – один из путей к успеху.

– Так что, получается, если я буду очень долго и очень усердно есть кору, то я рано или поздно стану человеком? – спросил я.

Костромина задумалась, я жевал гематоген, а она где-то через минуту ответила:

– Нет.

– Зачем тогда ее есть?

Костромина зарычала.

– Поленов. Ты специально придуриваешься или оно само у тебя так получается? – к.б. с гневом спросила она. – Я тебе о принципе говорю, а ты все время на частности сбиваешься. Неважно, что ты будешь делать. Есть кору, играть на гуслях или лбом об стену стучаться. Главное, делать это с азартом. С искрой. С пониманием, что это важно.

Я, конечно, сразу же представил – вот я с азартом стучусь головой об стену. Год стучусь, другой стучусь – и в итоге постепенно очеловечиваюсь. Если стена не распадется. Вряд ли такое возможно. Для очеловечивания надо делать что-то другое, наверное… Впрочем, сообщать о своих подозрениях Костроминой я не стал.

– Терпение. Преодоление. Самоотречение. Только так можно стать человеком. И начинать надо с малого, Поленов, с малого. Вот тебе не нравится этот несчастный гематоген – а ты себя преодолей. И его преодолей. Преодоление сделало из обезьяны человека. Мерзость сделала из человека нас.

Я стал преодолевать гематогеновый батончик, я же ей обещал слушаться. Борясь немного с собой, сражаясь с серебряным ножом, старавшимся согнуться, с вилкой, намеревавшейся завернуться в спираль. Преодолевал.

– Не налегай так, не трамвай толкаешь, – посоветовала Костромина. – Изящно действуй, как я.

Костромина ловко отрезала от батончика треугольный кусочек, отправила в рот.

– Вот так. Света, когда приедет, будет сюда обедать ходить…

– С чего это? – перебил я. – Она что, дура, гематоген лопать?

Костромина очень красиво закатила глаза к потолку. Я тоже на всякий случай туда посмотрел. Ничего, мухи кругами ползают. Зима, а мухи. И так везде.

– Поленов, Поленов, бьюсь с тобой, как рыба, а ты все такой же непробиваемый. Ты разве не чуешь?

Я втянул воздух столовой.

– Чуешь? – спросила Костромина.

– Ну…

К сладко-приторному запаху гематогена добавился неожиданный, свежий и непривычный аромат. Кажется, огуречный. У Лужицкого, кажется, дома росли огурцы, мать его любила огурцы, любила подавить их руками, понюхать. Запах знакомый.

– Не слышишь разве запах-то? – еще раз спросила Костромина.

Я понюхал еще. Точно, огурцы.

– Что это?

– Повара специального прислали, – сказала Кострома. – Вон, гляди…

Из кухни быстро выглянул вупер средних лет в белом халате, с презрением оглядел зал, поморщился, исчез снова.

– Он пять лет у людей обучался, – с уважением сказала Костромина. – Умеет почти двадцать блюд готовить.

– Прямо двадцать?

– Двадцать. И котлеты, и окрошку, и даже борщ. Света будет ходить сюда обедать, а он ей будет готовить. Кстати, кружок открыть собираются кулинарный, ты пойдешь?

– Не знаю…

– Что значит «не знаю»? – Костромина рассекла батончик гематогена. – Конечно, запишешься. Знаешь, девушки очень любят мужчин, которые умеют готовить. Ты ей сделаешь бутерброды с семгой, она тебя полюбит.

– На самом деле?

– Отчасти. Романтическая музыка, бутерброды с семгой…

– А как он пробует? – не поверил я. – Ну, этот повар-то? Он же вкус все равно различить не может. Только кислое-соленое…

– Не может, – согласилась Костромина. – Поэтому пять лет и учился. Если бы он мог различить, он бы три года учился. А то и два. Он не пробует, он кладет все точно по рецепту. Это большое искусство, у нас в городе всего два таких.

Повар выставился и еще раз оглядел зал.

– Видишь, как готовятся к приезду Светы?

– Вижу.

– И ты готовься.

– Буду. Обязательно буду. Слушай, Кострома, а зачем все-таки…

– Тебе надо выучить рецепт какого-нибудь блюда, – перебила меня Кострома. – Пельмени! Их делают из мяса и…

Меня снова затошнило.

– Ладно, ладно. – Костромина опять скрипнула ножом по тарелке. – Не буду про пельмени. Успокойся, Поленов.

Я успокоился.

– Слушай, а ты не хочешь сегодня вместо меня на соулбилдинг сходить? – спросила вдруг она.

– А что так?

Вряд ли Костромина устала, она упертая, делает все до последнего.

– Мне кажется, Кузя заболел, – сказала она.

– Так звони в «Скорую», – посоветовал я.

– Я позвонила, они сказали, что ничего страшного, это реакция на прививку. Но все равно мне не хотелось бы его одного оставлять. У него нос теплый. Так что сегодня я буду с ним сидеть. А ты сходи, послушаешь, запишешь в тетрадь, что к чему.

– Да я…

Да не был я ничем занят сегодня. Просто не хотелось.

– Ты обещал, – прищурилась Костромина.

– Ладно. Схожу.

Врет все. Точно врет. Кузя заболел. Ничего он не заболел, это хитрость Костроминой, уловка. Хочет затащить меня на соулбилдинг, вот и все. Под благовидным предлогом.

– Ты обещал слушаться, – напомнила Костромина.

– Ладно, схожу, – сдался я.

– Вот и хорошо. – Костромина снова взялась за гематоген. – Я знала, что ты не совсем пропащий, что есть в тебе… Смотри-ка, Груббер идет.