Доктор Уилбрахам имел большую практику в Уилтсбери. Большой и румяный, он был милейшим человеком, когда дела шли хорошо, но если что-то не ладилось, превращался в капризного ребенка. Когда он уставал, то становился очень груб, и Нелл его ненавидела.
Доктор Медоуз был спокойным расторопным терапевтом. Он не стремился делать операции и каждому случаю уделял равное внимание. Доктор Медоуз вежливо разговаривал с младшими медсестрами и не имел привычки бросать на пол полотенца.
Доктора Бари не считали хорошим врачом, но сам он был уверен, что знает все на свете. Он постоянно стремился испробовать самые новые методы лечения и никогда не наблюдал пациента более двух дней. Если кто-то из его больных умирал, говорили: «Вы так же удивлены, как доктор Бари?»
Молодого доктора Кина перевели с фронта по инвалидности. Вчерашний студент-медик, он был преисполнен сознанием собственной значимости. Однажды он снизошел до беседы с младшими медсестрами, объясняя им важность прошедшей операции. Нелл сказала сестре Вестхевен:
— А я и не знала, что оперировал доктор Кин. Я думала, это был доктор Ланг.
На что сестра Вестхевен сурово заметила;
— Доктор Кин только держал ногу.
Поначалу операции были для Нелл сущим адом. На первой, которую она посетила, пол закачался у нее под ногами, и одна из младших сестер вывела ее из операционной. После этого Нелл не смела взглянуть на старшую сестру, но та проявила неожиданную чуткость.
— Это все из-за духоты и из-за запаха эфира, — успокоила она Нелл. — В следующий раз сходите на несложную операцию. Постепенно вы привыкнете.
В следующий раз Нелл почувствовала дурноту, но не ушла; еще через раз ощутила лишь легкое недомогание, а впоследствии и это прошло.
Пару раз ее оставляли помогать операционной медсестре убирать кабинет после продолжительной операции. Помещение напоминало бойню, повсюду виднелась кровь. Операционной медсестре было всего восемнадцать, она казалась совсем еще девочкой, но такой решительной! Она призналась Нелл, что поначалу ненавидела все это.
— Моей первой операцией, — сказала она, — была ампутация ноги. Когда все закончилось, сестра ушла, оставив меня убираться. Мне пришлось взять эту ногу и самой отнести ее в печь. Это было ужасно.
В свободные от работы дни Нелл отправлялась на чай к знакомым. Некоторые из них, добрые пожилые дамы, окружали ее сантиментами, повторяя, что она просто прелесть.
— Вы ведь не работаете по воскресеньям, дорогая? Да неужели? Но как же так, ведь это несправедливо! Воскресенье должно быть выходным днем.
Нелл мягко объясняла, что по воскресеньям солдат надо мыть и кормить точно так же, как и в любой другой день. Дамы признавали это, но в глубине души продолжали считать, что работа должна быть более тщательно организована. Также их очень огорчало, что Нелл приходится одной возвращаться домой по ночам.
С другими было еще сложнее.
— Эти больничные сестры позволяют себе много лишнего, отдавая бесконечные приказы и распоряжения. Лично я не намерена сносить их оскорбления! Я готова на все, чтобы помочь в этой ужасной войне, но я не позволю, чтобы мне дерзили. Я так и сказала миссис Куртис, и она согласилась, что мне лучше не работать в госпитале.
Этим дамам Нелл даже ничего не объясняла
Именно в это время в Англию стали проникать слухи про -«русских». Все их видели — или если не видели сами, то видел двоюродный брат повара, что практически одно и то же. Слухи не утихали — так это было интересно.
Одна из старых дам, посещавших госпиталь, отвела Нелл в сторонку.
— Дорогая, — сказала она — Не верьте тому, что говорят. Это правда, но не в том смысле, в каком кажется.
Нелл вопросительно взглянула на нее.
— Яйца! — пикантным шепотом сообщила дама. — Русские яйца! Несколько миллионов яиц — чтобы спасти нас от голода..
Обо всем этом Нелл писала Вернону. Она чувствовала себя оторванной от него, одинокой. Его письма были, естественно, лаконичными и сжатыми. Ему не нравилось то, что она работает в госпитале. Он все настоятельнее рекомендовал ей поехать в Лондон и отвлечься...
Странные люди мужчины, думала Нелл. Как будто не понимают. Ей претила сама мысль быть одной из тех многочисленных девушек, которые -«берегут себя для своих мальчиков». Как же быстро рвется связь между людьми, когда они занимаются разными вещами! Она не могла разделить интересы Вернона, а он не мог разделить ее.
Первая мучительная боль разлуки, когда она была уверена, что его убьют, осталась позади. Она перешла в ожидание, знакомое всем женам военных. Прошло уже четыре месяца, а его даже не ранило. И не ранит. Все будет хорошо.
Через пять месяцев после отъезда он сообщил, что получает увольнение. Сердце Нелл готово было остановиться. Она была так рада! Она отправилась к руководству госпиталя и получила отпуск.
Нелл ехала в Лондон, чувствуя себя странно в обычной одежде. Первое увольнение!
2
Это было наяву! Поезд с военными, прибывшими в увольнение, подошел к платформе, из него хлынули солдаты. Нелл увидела его. Он был здесь. Они встретились. Ни он, ни она не могли произнести ни слова. Он неистово сжал ее руку. Только теперь она поняла, как боялась все это время...
Пять дней промелькнули как вспышка. Как безумный, исступленный сон. Она обожала Вернона, он обожал ее, но в чем-то они не понимали друг друга. Он едва не выходил из себя, если она заговаривала о Франции. Все в порядке — все в полном порядке. По этому поводу можно шутить, но не стоит воспринимать все так серьезно.
— Ради Бога, Нелл, не преувеличивай так сильно. Это ужасно — приехать домой и смотреть на грустные лица. И не надо всей этой сентиментальной болтовни по поводу наших храбрых солдат, которые отдают свои жизни и так далее. Меня тошнит от таких разговоров. Давай возьмем билеты еще на одно шоу...
Ее тревожила эта бесчувственность — казалось ужасным, что ко всему можно относиться с такой легкостью. Когда он спросил ее, чем она занималась, она смогла лишь рассказать о больничных новостях, и это ему не понравилось. Он умолял ее бросить работу.
— Ухаживать за больными — это же такая грязь! Не могу даже думать о том, что ты этим занимаешься.
Нелл чувствовала себя так, как будто на нее вылили ведро холодной воды, как будто она в чем-то провинилась. Потом одергивала себя. Они вместе! Что может быть важнее этого?
Они проводили время бурно и весело. Вечером шли на шоу, каждую ночь танцевали. Днем ходили по магазинам, и Вернон покупал Нелл все, что ему нравилось. Они отправились в дорогое французское ателье, сидели и смотрели, как перед ними проплывают воздушные молодые герцогини в шепоте шелков, и Вернон выбрал самое дорогое платье. Какими страшно безнравственными, но счастливыми чувствовали они себя в тот вечер, когда Нелл его надела!