Кольцов тоже выискивал среди встречающих знакомые лица. Вон суетится в окружении красноармейцев Беляев. Кто там еще? Кто-то высокий, в длинной шинели с кем-то разговаривает. Знакомое лицо! Не сразу поверил. Это был Дзержинский. Он стоял у самого трапа, по которому им предстояло сойти на берег.
Нервное беспокойство отпустило Кольцова. Дзержинский здесь. Землячки не видно. Ее и не должно быть здесь. Они не любят друг друга: Дзержинский и Землячка.
Едва только корабль кранцами притерся к пирсу, Дзержинский прошел к корабельному выходу.
Кольцов подошел к нему, они поздоровались.
— Здравствуйте, Павел Андреевич! С благополучным возвращением, — пожимая ему руку, сказал Дзержинский. — Забирайте свою команду — и во-он туда, — он указал на площадь, где особняком стояли несколько автомобилей.
Они тесной кучкой, все шестеро, во главе с Кольцовым, прошли сквозь расступившуюся толпу. Четверо шли в своей обычной белогвардейской форме, разве что только без погон. Люди с любопытством их рассматривали: ни злобы, ни угрожающих выкриков.
Время лечило людей. Здесь уже начинали забывать о войне.
Их разместили в салон-вагоне Дзержинского: четверых — в одном просторном купе, Кольцова и Красильникова — в другом.
Едва поезд тронулся, Дзержинский пригласил гостей к себе.
Кольцов сходил за своими спутниками. Они успели несколько привести себя в порядок.
В большом купе уже стояли приборы. Молоденький дежурный Дзержинского каждому указал его место.
Открылась дверь, Дзержинский, прошел к своему месту и стоя выжидал, когда гости подхватятся. И лишь после этого сказал:
— Ну, здравствуйте, господа генералы!
— А может все же уже «товарищи»? — спросил Мезерницкий.
— Ну, до «товарищей» еще надо дослужиться, — с легкой улыбкой ответил Дзержинский. — Прошу садиться. Будем знакомиться.
На Курском вокзале, куда пришел литерный было малолюдно. Только встречающие этот поезд — и никого лишнего. Среди них Кольцов увидел помощника Дзержинского — Герсона.
Едва поезд остановился, из вагона вышел Дзержинский. И его тут же увел Герсон.
Следом на перрон спустился Кольцов со своей командой. Они с любопытством оглядывались по сторонам. Тут же возле них появились молоденькие вышколенные чекисты и по одиночке разобрали всех четверых.
Перрон пустел.
Кольцов поискал кого-то глазами. Красильников перехватил его взгляд и не без легкой издевки сказал:
— Потеряли, нас, Паша.
— Забыли. Как у Чехова Фирса, — весело согласился Кольцов. Но озабоченность не сошла с его лица.
И тут он увидел издали бегущего к ним Бушкина, следом торопился, но никак не поспевал Гольдман. И все же подбежали они почти одновременно.
Гольдман схватил Кольцова за руку:
— С возвращением. А мы, понимаешь, заранее выехали. Но, как известно, автомобиль — транспорт ненадежный. Обломались. Хотел уже извозчика нанимать. Извини! — Гольдман удивленно поглядел вокруг, поздоровался с Красильниковым, спросил: — А где же эти? Нам сообщили, вы генералов с собой везете.
— Генералов увезли. А мы с Семеном уже, пожалуй, никому не нужны.
И они пошли по перрону к выходу.
Слащёв и его товарищи сидели в просторном автомобиле, молча и пристально вглядывались в проплывающие мимо обветшалые дома. Унылые городские окраины все еще хранили следы многолетней неустроенности.
Они долго плутали по малолюдным, похожим друг на друга, переулкам. Шофер с беспокойством смотрел по сторонам, время от времени переговариваясь с сопровождающими гостей чекистами.
Наконец шофер остановил автомобиль, высунулся из окошка, спросил у проходящего мимо пожилого путейца:
— Не подскажете, уважаемый, где тут Красноказарменная улица?
— Чуток проскочили. Вернетесь на квартал назад, и за угол направо.
Вернулись. На Красноказарменной увидели два рядом стоящих автомобиля. Возле них остановились. Увидели среди группы стоящих командиров Дзержинского.
— Слащёв, выходите! — велел сопровождающий их чекист. — Остальные — дальше.
— Мы что же, не вместе? — обеспокоился Слащёв, выбираясь из автомобиля.
— Вместе, вместе! Только они малость подальше будут проживать, — успокоил его чекист.
Дзержинский подошел к Слащёву, указал на приземистый трехэтажный дом.
— В этом доме будете жить. Идемте!
Они вошли в подъезд, поднялись на второй этаж. У открытой двери одной из квартир их ждал пожилой рабочий, вероятно, привратник. Он держал в руках связку ключей.
Дзержинский приостановился, пропуская Слащёва в квартиру. Слащёв вошел. Остановился в прихожей. Отметил несколько дверей.
— Смелее, смелее! — подбодрил его Дзержинский. — Осматривайтесь! Это — ваша квартира. Вся. У вас, я слышал, где-то есть семья. Со временем заберете. Тесно не будет. Здесь же по соседству и курсы.
— Какие курсы? — с легким недоумением спросил Слащёв. — Всему, что мог, я уже выучился.
— А теперь будете учить других. Красных командиров.
— Чему? — удивился Слащёв.
— Как побеждать врага. У вас, насколько я помню, это иногда хорошо получалось.
— Издеваетесь? — нахмурился Слащёв.
— Вовсе нет. Будете преподавать на курсах красных командиров.
— Все равно, не понимаю. Среди них, наверное, найдутся и такие, которых я… как бы это помягче… нечаянно обидел.
— Вполне возможно. Вот и расскажете им, где они допустили ошибки, в чем вы оказались умнее, дальновиднее.
— Ну, придумали! — ухмыльнулся Слащёв. — Это как в цирке. Я такое однажды видел: дрессировщик приглашал зрителей зайти в клетку с медведями. Они, говорит, смирные. Заходите, кто смелый. Смелых не нашлось.
— Ну, наши командиры, действительно, смирные. В бою, верно, бывают горячие. С вашим авторитетом, я уверен, вы найдете с ними общий язык.
— Постараюсь. Хотя учить других, как на коне скакать, чтоб тебя с него не скинули — не моя мечта.
— А ваша какая же?
— А никакой. Про что ни подумаешь и сразу же понимаешь — не дотянешься. Руками или умом.
Потом Слащёв провожал Дзержинского. Прошли в прихожую.
— Нет, была у меня одна мечта. — сказал Слащёв. — Даже не мечта — сон.
Дзержинский смотрел на Слащёва, ждал. А он весь как-то сосредоточился, подтянулся, на скулах заиграли желваки.
— Был у меня конь: светло-рыжий, с черной гривой. Буланый. Змей, а не конь. Я его Буяном назвал. С полу-взгляда меня понимал. Я часто вижу его во сне. Будто мчусь я на Буяне по Тверской. А скорость такая… ветер не догонит! — Слащёв тяжело вздохнул. — Под Каховкой погиб. Ранен был. Смертельно ранен был. Я вынужден был его застрелить. Целюсь в него, а он смотрит на меня. Из-за слез два раза промазал, мушку не видел… Я часто его вспоминаю. Думаю, ожил бы. И мы бы с Буяном — по Тверской… А другой мечты, пожалуй, что и нету, — закончил свой рассказ Слащёв и украдкой стер ладонью со щеки слезу.