Через неделю мы видим вздымающийся перед нами гигантский хребет, который при всем при этом совершенно плоский, словно стол. Холмы, по которым мы карабкаемся, отходят от него подобно волнам. С хребта белыми пальцами тычутся вниз водопады, и один из них, похоже, питает реку, вдоль которой мы идем. Судя по расстоянию, нас со всем зверьем ждет еще три-четыре дня пути, но если мы заберемся на хребет, то узнаем, что впереди, и сможем подумать, что делать дальше.
Мы останавливаемся перекусить. Сухари, оливки, сушеные фрукты.
– Посмотри – зайчик! – говорит Мирн.
«Ребро Адамово», – думаю я, а вслух произношу:
– Послушай, Мирн. Видишь вон тот хребет?
– Угу. Только это плато.
– Чего?
– Хребет таким плоским не бывает.
– Послушай, я тут подумал: жить здесь просто кошмар. Холмов слишком много, пахать нельзя, да и земля ужасная.
– Все взаимосвязано, – заводит она с таким видом, словно знает все на свете. – Когда много холмов, дождь смывает всю землю.
Господь Небесный, как же иногда тяжело с ней разговаривать.
– Мирн, слушай внимательно. Мы забираемся на вершину того хребта, смотрим, что впереди. Если нам понравится увиденное – пойдем дальше. Если нет – вернемся к тому месту, где соединяются две реки, и пойдем в обратном направлении. Путь неблизкий, но ничего лучше я придумать не могу. Я калека, и с такой землей, как здесь, мне не справиться.
Признаю, к тому моменту я впал в уныние, меня уже тошнило от нашего путешествия, и я продолжал нервничать из-за руки. Калеке будет непросто вести хозяйство. За последние два года я приспособился держать инструменты и наловчился управляться левой рукой. Однако сами понимаете – смириться с потерей руки нельзя. Тот, кто утверждает обратное, никогда не испытывал подобного на собственной шкуре.
И все же Мирн кажется абсолютно спокойной, она, как обычно, вертится, осматриваясь. Я прослеживаю ее взгляд и обнаруживаю, что она смотрит на шмыгающих в тощем кустарнике больших черно-оранжевых птиц, которых она называет иволгами.
– Ты вообще меня слушаешь?
Она поворачивает ко мне круглое личико. На губах улыбка, карие глаза горят. Она прекрасна, и я готов завалить ее прямо сейчас, но ее слова приводят меня в бешенство.
– Думаю, нам будет хорошо там, наверху.
– Как ты можешь об этом судить, мы же еще туда не добрались.
– Ну есть же иволги, пчелы, кролики…
– Ребро Адамово, Мирн, да хватит вести себя как дитя!
Мне тут же приходится пожалеть о сказанном, потому что ее лицо морщится, как кусок ткани, который комкаешь в руке, и она начинает плакать.
– Ну ладно, хватит, я не хотел. Правда, я дурак?
– Просто… просто… – кивает она.
– Я нисколько не сомневаюсь, наверху будет просто здорово, – говорю я. – Правда, придется немножко туго – ни капли дождя, – вырывается у меня.
Она вытирает глаза:
– Да есть там дождь. Смотри, река есть? Есть. И водопады есть. Значит, их питает либо ключ, либо озеро. Скорее всего, озеро, погляди на облака. Плато не дает влаге попасть на эту сторону. Потому здесь и сухо.
Вы только послушайте, что она несет. Я обнимаю ее, прижимаю к себе и говорю:
– Я не сержусь на тебя, просто я устал.
Она вытирает лицо руками, испачканными в глине, отчего оно тут же становится грязным.
– Иволги питаются фруктами, значит, где-то неподалеку должны быть фруктовые деревья. Зайцам тоже надо что-то есть. А пчелам нужны цветы. Цветы видишь? Я – нет. Значит, где-то наверху должен быть луг. – Она показывает вперед. – Наверное, вон там.
Я смотрю в ту сторону, куда она показывает. Я устал, и поэтому мне хочется ей верить.
– Этому тебя твой папа научил?
Она смеется сквозь слезы:
– У меня был такой папа, что он вряд ли мог кого-нибудь чему-нибудь научить.
«Вот так загадка», – думаю я.
– Так кто же тебя научил? Или ты сама обо всем догадалась?
– О Яхве! – говорит она, и, клянусь, в этот момент мне кажется, что я слышу свою мать. – Почему человека обязательно нужно чему-то учить или что-то ему показывать. Просто смотри.
Если от этого есть толк. Совершенно ясно, она все еще расстроена, поэтому я обнимаю ее и сжимаю так, как она любит. Одной рукой и одной лапой.
– У меня гляделки никудышные. Так что с этой поры смотреть за всем будешь ты.
Она не отвечает. Я говорю ей:
– Я буду пахать и ухаживать за животными. Если там растет лес, я построю тебе красивый деревянный домик. А если леса нет, я тебе сделаю домик из глины или даже из камня. Я больше не боюсь тяжелой работы. Когда-то я боялся, но сейчас мне хочется узнать, что мне под силу. Я изменился, я стал другим.
– Я знаю, – говорит она и улыбается.
– А твоя работа – за всем присматривать. Будешь говорить, что мне делать. Хорошо? А еще ты будешь учить детей. Когда они подрастут, начнут мне помогать. А ты будешь всему голова. Яхве свидетель, сам-то я дурак.
Она смеется.
– Ну как, по рукам? – спрашиваю я ее. – Согласна?
– Согласна, – отвечает она и зарывается в меня.
Бедняжка. Кажется, она действительно поверила.
Глава тринадцатая
Ной
И жил Ной после потопа триста пятьдесят лет.
Бытие 9:28
Он хоронит ее в мягкой земле, в поле, которое расчистил под горох, но так и не засеял. Земля расходится легко, словно вода. Он опускает ее тело, закутанное в саван, и начинает кидать землю, топчется, утрамбовывая ее шишковатыми ногами, а потом бросает новые горсти. Когда труд подходит к концу, полуденное осеннее солнце льет холодный свет ему на плечи. Его поношенная туника промокла от пота. Он моется в реке, ждет, пока обсохнет его упрямое тело, в котором еще осталось столько жизни, и лишь после этого позволяет себе роскошь присесть у могилы жены и поплакать.
Слезы быстро высыхают. Слез в Ное не больше, чем в камне, их так же тяжело выдавить, и текут они недолго.
Потом Ной осматривается. Поля снова перешли во владения красных маков с длинными стеблями и черными середками. Сейчас они уже сошли, однако Ной знает, что с приходом весны они вернутся и вплотную подберутся к могиле жены. Еще год-другой, и они скроют могилу полностью. Некоторые язычники украшали могилы усопших камнями с резьбой, башенками и памятниками, но Ною это не по душе. Суетно это.
Он прочищает горло и тихо произносит:
– Спасибо Тебе, Господи, за еще один день.
Немного погодя он добавляет:
– Что же до трудов, что Ты мне ниспосылаешь, я бы предпочел заняться ими попозже.