Братья Берджесс - читать онлайн книгу. Автор: Элизабет Страут cтр.№ 13

Боб поднял брови.

– Меня просто поражают люди, которые напоказ так и стараются помочь этим сомалийцам. Например, Прескотты. У них раньше был обувной магазин на Южном рынке, может, он уже и закрылся, не знаю… В общем, Каролина Прескотт с дочерью водят сомалийских женщин по магазинам, покупают им холодильники и посудомоечные машины, и кучу всяких кастрюль-сковородок. И я вот думаю, это что, так ужасно, что я не хочу покупать никакой сомалийке холодильник? Не то чтобы у меня есть на это деньги, но если бы даже были. – Сьюзан посмотрела перед собой остановившимся взглядом, потом снова защелкала спицами. – Я вот не хочу таскать этих женщин за собой, покупать им всякие вещи и хвастаться этим на весь город. Такая вот я циничная. – Она закинула ногу на ногу, подергивая ступней. – У меня есть подруга, Шарлин Берджерон. Когда у нее нашли рак груди, люди предлагали помочь ей с детьми, возили ее на процедуры. А потом через несколько лет ее бросил муж. И ничего! Тишина! Всем плевать! Никто не предложил ей помощь. И это очень обидно, Боб. Со мной было так же, когда ушел Стив. Я была перепугана насмерть. Не знала, смогу ли содержать дом. Никто не предложил купить мне холодильник. Да что там, никто не предложил купить еды. А я тут просто умирала, честное слово. И мне было куда более одиноко, чем этим сомалийкам. У них-то вечно полон дом народу.

– Мне очень жаль, Сьюзи.

– Люди такие странные… – Сьюзан утерла нос тыльной стороной ладони. – Некоторые считают, что сомалийцы ничем не отличаются от канадских французов, которые толпами приезжали работать на фабрике. Но они отличаются, потому что, хоть никто об этом и не говорит, они сами не хотят здесь жить. Не хотят быть частью страны. Они только ждут, когда можно будет уехать домой. Сидят тут и осуждают то, как мы живем. Честно говоря, мне это очень обидно. И держатся они особняком.

– Канадские французы тоже много лет держались особняком.

– Это другое дело, Боб. – Она дернула нитку. – Между прочим, их уже не называют канадскими французами. Франкоамериканцы, будьте любезны. И сомалийцам, кстати, не нравится, когда их сравнивают. Мол, они совершенно другие. Такие все несравненные.

– Они мусульмане.

– А я и не заметила.

Боб вышел покурить. Когда он вернулся, Сьюзан доставала из морозилки сосиски.

– Они там на Сомали отрезают девочкам клитор, – сообщила она, наливая воды в кастрюлю.

– Ой-вэй, Сьюзан.

– Сам ты ой-вэй, прости господи. Сосиску будешь?

Боб сел за стол прямо в куртке.

– Здесь такие операции давно запрещены. И принято говорить «в Сомали», а не «на Сомали».

Сьюзан повернулась к нему, прижимая к груди вилку.

– Вот почему вы, либералы, такие кретины? Ты уж извини, но так оно и есть. Они делают это дома, и маленькие девочки истекают кровью. Их привозят в больницу из школы, потому что кровь не останавливается. Или семья копит деньги и отправляет девочку в Африку, чтобы с ней это проделали там.

– Может, стоит и Заку предложить поесть? – Боб потер ладонью загривок.

– Я отнесу ему в комнату.

– Знаешь, Сьюзан, теперь также не принято говорить «негр». И называть людей умственно отсталыми. Тебе правда стоит это запомнить.

– Да ради всего святого, Боб! Я просто издевалась над тобой. Ты так смешно вытягивал шею. – Сьюзан посмотрела в кипящую воду и добавила: – Вот был бы здесь Джим… Ты уж не обижайся.

– Я и сам бы этого хотел.

Сьюзан повернула к нему раскрасневшееся лицо.

– Однажды, сразу после процесса над Пэкером, я слышала, как одна пара обсуждает его в торговом центре. Они говорили, что Джим решил выступить не обвинителем, а адвокатом, просто чтобы получить громкое дело и большие деньги. Меня это буквально убило.

Боб отмахнулся.

– Дураки. Это в порядке вещей: в течение карьеры выступать то обвинителем, то адвокатом. И в той хартфордской конторе он уже работал защитником. Юрист всегда защитник, просто он может защищать обвиняемого, а может защищать народ. Джим блестяще справился с делом. И неважно, что люди думают – виновен был Уолли или нет.

– И все-таки большинство тех, кто помнит Джима, его любят. Людям нравится видеть его по телевизору. Они говорят, Джим никогда не строит из себя всезнайку.

– Да, правда. Он, кстати, терпеть не может выступать по телевизору. Просто в конторе настаивают. Думаю, во время процесса над Пэкером ему нравилось быть у всех на слуху, но теперь уже вряд ли. Вот Хелен это нравится. Она всегда всех оповещает, когда он в очередной раз будет выступать.

– Ну, Хелен-то конечно…

Любовь к Джиму объединяла близнецов. Боб воспользовался моментом и объявил, что ужинать будет не дома.

– То итальянское кафе еще открыто? – спросил он.

– Ну да.

На улице было темно. Боб всегда поражался, насколько темно по вечерам за пределами большого города. Он доехал до небольшого магазина и купил две бутылки вина, выбрав то, у которого пробка откручивалась без штопора. Ширли-Фоллс изменился гораздо сильнее, чем Боб ожидал, но все равно он постарался объехать дом своего детства стороной. После смерти матери (а она умерла очень давно, Боб уже потерял счет годам) он не приближался к этому дому. Он остановился перед знаком «стоп», свернул направо и увидел старое кладбище, а слева деревянные многоквартирные четырехэтажки. Это уже был почти центр города. Боб миновал здание, где прежде располагался главный универмаг «Пекс» – когда еще не построили большой торговый центр за рекой. В этом универмаге Бобу в детстве покупали одежду в школу. Он хорошо помнил чувство мучительной неловкости, когда продавец подворачивал ему брючины и мерил длину в шагу – от щиколотки до промежности. Мама кивала и спрашивала еще красный и темно-синий свитер под горло. Теперь универмаг стоял пустой, с заколоченными витринами. Боб ехал мимо мест, где раньше была автобусная остановка, кофейни, журнальные киоски, пекарни. И вдруг под фонарем увидел чернокожего человека – высокого, грациозного, в широкой рубахе. Вокруг шеи у человека был повязан шарф в черно-белую «гусиную лапку». «Вот, пожалуйста, – пробормотал Боб себе под нос, – еще один». И, несмотря на то, что он прожил много лет в Нью-Йорке и какое-то время даже защищал обвиняемых самых разных цветов кожи и вероисповеданий (пока не решил, что работа в суде для него слишком большой стресс, и не переключился на апелляции); несмотря на то, что свято верил в конституцию и права человека – любого человека – на жизнь, свободу и стремление к счастью, несмотря на все это Боб Берджесс поглядел вслед скрывшемуся за поворотом мужчине в черно-белом шарфе и подумал – пусть на какую-то секунду, но подумал: «Лишь бы их не развелось тут слишком много…»

На стеклянной двери итальянского кафе «Антонио», угнездившегося позади заправки, висел знак с большими оранжевыми буквами. Боб посмотрел на часы на приборной панели. Девять часов. Суббота, девять часов вечера, и кафе «Антонио» закрыто. Боб свинтил крышку с бутылки вина. На него накатило чувство, с трудом поддающееся описанию, – острая смесь тоски и боли, беззвучный вскрик при виде чего-то невыразимо прекрасного, желание прижаться лбом к большим коленям родного города.