Религия - читать онлайн книгу. Автор: Тим Уиллокс cтр.№ 138

Сумки в руках Тангейзера были ощутимо легче, чем раньше. Он открыл их. Внутри остался лишь один промасленный сверток, тот, в котором лежала жалкая четвертинка опиума. Хотя более удивительным было исчезновение мешочка с кофейными зернами.

— Старый мошенник меня ограбил.

Борс похлопал его по спине, и ухмылка исказила его покрытое шрамами лицо.

— Клянусь распятием, здорово снова видеть тебя, — сказал он.

— При его ремесле? — переспросил Тангейзер. — Каком еще ремесле?

— В свое время Гуллу Кейки был вором и контрабандистом, известным каждому на этих островах. Был десятки раз приговорен к виселице и ни разу так и не был пойман. Такое впечатление, будто бы из-за тебя он снова принялся за старое.

Коридор, начинающийся у потайной калитки, заворачивал под тупым углом. За поворотом в потолке зияла смертоносная дыра. Если противники проберутся в этот коридор, сверху на них обрушится дождь зажигательных снарядов и пуль. Коридор заканчивался подъемной решеткой, а за решеткой находилась еще одна смертельная ловушка, на случай если коридор все-таки будет пройден: маленький, лишенный крыши блокгауз с рядом бойниц. Когда Тангейзер уже подходил к блокгаузу, Борс взял его за локоть.

— Пойдем-ка, посмотришь на это, — сказал Борс.

Тангейзер пошел вслед за ним по лестнице в стене. Они дошли до верха и развернулись. Тангейзер замер как вкопанный, заморгал, потому что перспектива отсюда открывалась ошеломляющая.

Прошло почти два месяца с тех пор, как он покинул город, и в то время до него не долетало ни единого выстрела. Теперь же город представлял собой бесформенную каменистую развалину: мощенную булыжниками, со сложенными кучами булыжниками и булыжниками, насыпанными вокруг. Дыры и трещины обезображивали каменную кладку Сан-Лоренцо, госпиталя «Сакра Инфермерия», арсенала и здания суда. Целые улицы были стесаны до уровня мостовой. Железные шары и каменные ядра торчали из развалин. Бесчисленное множество лишенных крыш домов разевало пасти к небесам. Форт Сент-Анджело нависал над городом как обломок исчезнувшего королевства, и, если не считать мерцания костров часовых, ничто на всем обширном пространстве не шевелилось, словно это место было заброшено и забыто, когда мир был еще юн и обитали в нем дикари, одетые в шкуры животных.

— Женщины, — сказал Тангейзер. — Карла, Ампаро, они еще живы?

— Они живы и здоровы, — заверил Борс. — Во всяком случае, телесно.

— А в остальном?

— В этом покрытом мраком поселении осталось мало таких, кто не скорбит душой. Даже у меня случаются моменты слабости, когда я без всякого сожаления променял бы это место на дворец в Лидо.

Тангейзер нашел глазами Английский оберж на улице Мажистраль. Оберж был одним из нескольких домов, которые, кажется, не пострадали. Борс проследил за его взглядом и, когда Тангейзер пошел к лестнице, сказал:

— Женщины больше не живут в оберже.

Тангейзер посмотрел на него.

— Карла переехала со всеми своими пожитками неделю назад. Сбежала, словно вдруг обнаружила, что в доме полно привидений, но так и не сказала, в чем причина. Говорит, в госпитале у нее есть койка, на которой она может спать, когда пожелает и всегда находиться под рукой, на случай если потребуется ее помощь.

— А Ампаро?

— Ампаро живет в конюшнях, на соломе, рядом с Бураком. Не волнуйся, я приглядываю за этой парочкой. В смысле, за обеими женщинами, ну и за конем тоже. — Он пожал плечами в ответ на хмурый взгляд Тангейзера. — Они обе своенравны. Что еще мне оставалось?

Когда они спустились с лестницы, паж Ла Валлетта, Андреас, который выжил после ранения в горло, полученного в первый же день осады, сообщил им, что Гуллу Кейки передал свои донесения великому магистру и магистр теперь ожидает немедленного рассказа Тангейзера о турецких позициях. Тангейзер привел юношу в замешательство, заявив, что не обладает никакими сведениями, которые помогут продлить жизнь города, если он сообщит их немедленно, а посему, со всем его уважением и наилучшими пожеланиями, великий магистр может подождать до утра, когда и узнает все, что известно ему самому.

Тангейзер оставил Андреаса стоять посреди улицы и направился к госпиталю. Он двинулся туда, подчиняясь инстинкту, капризу, он слишком сильно устал, чтобы задаваться вопросами или противиться желанию. Он хотел видеть Карлу. Он хотел видеть, что отразится на ее лице, когда она увидит его. Может быть, дело в мальчике. Он хотел сообщить ей, что Орланду жив. Может быть, дело в чем-то еще.

Когда они дошли до площади, где стоял госпиталь «Сакра Инфермерия», оказалось, что вся она занята телами израненных людей, — урожай сегодняшней битвы был уложен окровавленными рядами. Люди страдали, лежа под звездами, их многочисленные увечья и отсеченные конечности были прикрыты одеялами, изношенными от бесчисленных стирок и частого использования. Братья-монахи и капелланы, евреи и мальтийские женщины, как могли, облегчали страдания несчастных, среди которых были и их любимые. После того что видел Тангейзер сегодня днем в турецком лагере, у него не было причин особенно им сопереживать: эти люди, по крайней мере, получали помощь не от вражеских копий и не от копыт, — однако же он все равно сопереживал, сам не зная почему.

Затем он услышал обрывок музыкальной фразы, пришедшей из ночи. Звук был слабее того, который он слышал с холма, и он посмотрел на Борса, желая убедиться, что это не его фантазия. Борс мотнул головой в сторону Галерного пролива.

— Они играют на берегу.

— Вдвоем?

— Каждую ночь с тех пор, как Карла ушла из обержа.

Борс протянул руку, Тангейзер отдал ему ружье и пустые сумки, затем развернулся, чтобы идти.

— Матиас.

Тангейзер остановился.

— Брат Людовико вернулся.

Рука Тангейзера сама схватилась за рукоять кинжала.

— Я и сам хотел, — сказал Борс, — но убить его будет не так просто. Брат Людовико теперь у нас рыцарь «по праву». Итальянского ланга.

— Людовико вступил в Религию? — переспросил Тангейзер.

— Завоевал их расположение подношением реликвий, принял участие в драке.

— Не думал, что Ла Валлетт такой глупец.

— Людовико все уважают, а итальянцы даже любят.

Тангейзер провел рукой по лицу.

— Да здесь творится еще больший бедлам, чем мне казалось.

— Превратности войны, — пожал плечами Борс. — Пока что от него не было неприятностей, насколько мне известно, но его шпионы суют свой нос повсюду, так что берегись.

— Беречься? — удивился Тангейзер.

Сама мысль об этом казалась глупостью. Как и все его старания. Он завяз в глупости еще глубже, чем завяз в крови, и будет барахтаться в обеих, пока не утонет либо в одной, либо в другой. Злодеяния этого дня едва не сломили его, в какой-то момент Тангейзер поймал себя на том, что его разрывает между приступом ярости, слишком огромной, чтобы у нее имелся какой-нибудь объект, и приступом веселья, из которого он мог бы уже не вернуться. Затем музыка снова приплыла из вечернего воздуха, и этот момент прошел.