— Значит, нам не повезло. Да тут рядом, скорее, скорее!
Люк закрывается за Кашеваром — никак не могу привыкнуть к этим диким именам вместо нормальных номеров — и мы оказываемся в трубе, освещённой теперь лишь фонариком впереди идущего. Вернее, ползущего, поскольку в трубе трудно встать даже на четвереньки. До меня доходят лишь слабые отблески того света, а замыкающий вообще, должно быть, ползёт в кромешной тьме.
— Тихо ползти! Не шуметь!
Впрочем, труба скоро упирается во что-то.
— Вправо, Ушан, — свистящий шёпот Изгоя. — Аккуратно… полезайте в вагонетки…
Уже ничего не соображая, я влезаю в какой-то цилиндрический ящик.
— Все разместились?
— Да.
Некоторое время мы лежим тихо. Отдыхаем. Внезапно где-то проносится сильный гул.
— Что это?
— Тихо, тихо. Это полыхнул водород. Теперь пусть нюхают…
Тихое шипение, быстро усиливающееся.
— Уши зажать! Рот открыть!
Волна тугого, страшного в своей густоте воздуха обрушивается откуда-то, и вагонетки разом приходят в движение. Стремительно нарастает скорость, жужжат колёсики под полом, гудит труба…
Давление опадает так же стремительно, как и нарастало. Поезд-трубовоз тормозит, останавливается.
— Быстро, вылазим! Не то попадём под загрузку!
Глава 34. Внутренний резерв
— Папа, а ты видел «Голубой дождь»?
— Э-эээ… Нет, — сокрушённо говорю я.
— Плохо. Такой фильм, его же обязательно надо смотреть.
— Как только, так сразу, — ещё более сокрушённо качаю головой. Мне действительно стыдно, в своём общекультурном развитии я начинаю отставать от собственной дочери…
— Это отговорки, — Ирочка вручает мне здоровенный «персик». — Вот завтра утром и посмотришь, ясно?
— Так точно! — я принимаю бравый вид. — Разрешите исполнять! Жду следующую команду!
— Следующую? Разжевать и проглотить, — жена кивает на фрукт в моей руке, и моя дочура хохочет.
Мы сегодня опять ужинаем на веранде, втроём. Мы вообще теперь почти всегда ужинаем всей семьёй, поскольку папа безработный, мама после защиты тоже, в общем, безработная…
Ирочка фыркает, искоса блестя глазами — уловила ход моих мыслей. В моей голове всплывает ответный мыслеобраз: я, тощий и пощипанный, уныло стою на углу какого-то земного города, и в засаленную шляпу-цилиндр, установленной предо мною на манер урны, прохожие кидают корки хлеба.
«Издевайся-издевайся».
«А ты не придуривайся. Безработный, Рома, это тот, кто не занят делом. Просто ты сейчас работаешь, не получая материального вознаграждения. Ибо общество не считает твой труд полезным. Пока».
Я киваю. Всё понятно. Так часто бывает и на Земле. Писатели и художники создают шедевры, зарабатывая на еду где-нибудь в котельной. А бывает и наоборот, сидит некто в конторе, нужной исключительно самой себе, и хлебает большой ложкой, ничего не давая обществу взамен…
«А вот такого у нас не бывает. Фрукты в лесу — это всё, на что можно рассчитывать».
— Ладно, — вздыхает Мауна, в точности копируя интонации матери, — я пошла спать. А вы тут воркуйте и занимайтесь своим сексом. Пойдём, зверик!
Нечаянная Радость, облизываясь, оглядывает стол. Разумеется, она уже покончила со своей порцией, но уходить от стола до окончания ужина — верх безрассудства. Мало ли чем ещё могут угостить…
Однако я уже улавливаю, чего на самом деле ждёт моя дочь.
— Доча, можно, я посмотрю твои крылышки?
Дочура встаёт, неспешно разворачивает свои культяпки — жестом девушки, уверенной в своей красоте. И тут я замечаю, что они и в самом деле стали гораздо длиннее.
— Ого, какие вымахали! — восхищённо говорю я, осторожно глажу и ощупываю крылышки. — А тут чешется?
— Да! И ещё спина! И везде!
Я глажу её, и дочура нежится под ласковыми папиными руками. Нет слов, до чего нам всем сейчас хорошо…
— Пойдём, я уложу тебя спать? — Ирочка заканчивает убирать со стола. — М-м?
— А папа? — ревниво спрашивает Мауна. Так просто спрашивает, поскольку знает ответ заранее.
— Ну безусловно!
Я ощущаю эмоции моей дочери — удовольствие на грани нирваны. Конечно, она уже совсем-совсем большая девочка, и скоро, совсем скоро полетит. Но страшно любит, когда папа-мама укладывают её спать…
Я улыбаюсь во всю ширь моего ангельского ротика. Счастье. Вот такое оно и есть, моё счастье.
— М-м-м… Рома…
Глубокая ночь. Наша дочь спит крепко, как могут спать только дети, никогда в своей жизни не видевшие зла. Спит летучая соня, свернувшись клубком на своей излюбленной икебане. Спит вся округа…
Моя жена лежит на пушистом ковре на спине, широко раскинув крылья. Да, сегодня мы решили отказаться от услуг дивана. И вообще эту позу мы используем довольно редко, но сегодня отчего-то мне известно, что нужно делать. И поза нужна именно такая. Вот нужна, и всё.
Вообще-то я аргументировал это неким маленьким капризом — хочу сегодня сам накрыть свою ненаглядную крыльями — но причина и повод вещи разные.
Ирочка не стала со мной спорить. Она отлично чувствует, что в голове у меня происходит нечто, но что именно, увидеть невозможно… Из отдельных уловленных мыслеобразов не составляется общая картинка. Так видят мир звери, не обладающие даром речи, а равно и способностью к синтезу-анализу и прочим логическим наворотам. Однако звериное чутьё вполне определённо подсказывает, что именно нужно делать его обладателю.
— А-амммм… — Ирочка обхватывает меня ногами и руками, усилием крыльев приподнимаясь над полом вместе со мной. Я будто обволакиваю её, сливаюсь…
Мягкий, тёплый, пушистый шар, возникший в моей голове, вытягивается, растёт, захватывая и её голову. Ещё усилие… Под веками пляшут огненные искорки. А вот и размытые цветные пятна переливаются, танцуют свой странный и таинственный танец, до конца понятный, наверное, только самому Создателю Вселенной… Ещё усилие…
— М-м… Ещё!
Я глажу её везде, ласкаю жадно и бесстыдно. Нежно и ласково, как только могу. Нет, не только я — и она сама ласкает себя моими руками, жадно раскрываясь, бесстыдно подставляя себя моим ладоням. Мы — странное существо, способное ненадолго разделяться надвое.
— А-а… Ещё!
И никого и ничего нет на тысячи световых лет вокруг — только мы. Мы в центре Вселенной, и вся Вселенная сейчас — только для нас…
— Х-хах-х… Ещё!
Я чувствую, как в мои ноги вцепляются пальчики её ног. Сквозь густеющий туман приближающегося оргазма Ирочка выглядит светящейся. Как и положено ангелу.