И станут шастать взад-вперед — хохо-хохо-хохо —
продекламировал в ответ Джейк страшным голосом.
Отсмеявшись, Дюк почесал кончик носа, на который с мокрых волос упала капля.
- Веселая у тебя жизнь, Джейк.
- Да уж, веселее не придумаешь. Давайте-ка, сэр, уничтожим улики.
Мокрые волосы сперва ерошили до тех пор, пока с них не перестало капать. Потом долго сидели на солнце.
Наконец, солнце стало клониться к закату. Дюк пощупал шевелюру.
- Слушай, — сказал он, — придешь завтра?
- Приду, — ответил Джейк.
Новые знакомые поднялись по осыпавшимся ступенькам набережной и побрели по булыжной мостовой. Вместе зашли в лавочку Крисби за керосином — мистер Саммерс-старший послал за ним сына сегодня после завтрака и велел быть, как всегда, одна нога здесь, другая там.
- Кстати, а где это — «здесь», где должна быть твоя нога? — поинтересовался Дюк.
- Вон, — показал Джейк на двухэтажное, в довоенном стиле, здание по Чейс-стрит. «Похоронный дом Саммерса. Быстрый сервис ночью и днем.»
Сквозь кроны кленов пробивались лучи вечернего солнца, дом стоял в тени, а выкрашенные в цвет слоновой кости стены и белые колонны, поддерживающие треугольную крышу, придавали дому вид совершенно кладбищенский. Вдобавок по обеим сторонам песчаной дорожки в траве белели мелкие цветочки. Дюк близоруко прищурился, выглядывая из-за угла.
- Ночью и днем? — не поверил он.
- Ночью и днем, — подтвердил новый знакомый. — Не успеете вы кого-нибудь грохнуть, как наше богоугодное заведение поможет вам замести следы. Только ты туда не ходи, ладно?
- Я только вывеску.
Дюк повытягивал шею и повернулся.
- Гром и молния? Кары небесные?
- Если бы, — Джейк усмехнулся. — Земные.
- Понял, — сочувственно кивнул Дюк. — Но я, правда, только вывеску. И сразу назад.
Джейк помолчал. Добавить было нечего. Отступать некуда.
- Все, сэр, — сообщил он. — Пошел принимать кары.
- Дайте пять.
- Нате пять. Ну, пока.
Кресло на террасе, в котором обычно сидела мать, стояло пустым. Это значило, что настало (если уже не прошло) время ужина.
Джейк представил лицо отца. По спине побежали мурашки. Ускорил шаг и торопливо взбежал на крыльцо.
- Станешь тут философом, — пробормотал он себе под нос и взялся за ручку.
Тем временем Дюк читал вывеску над входом: «Похоронный дома Саммерса: Гробы, саваны etc. Быстрый сервис ночью и днем!»
- Мда, — сказал он, наконец. — Поэзия!
И ушел, гадая по росшим вдоль тротуара деревьям:
- Попадет-не попадет, попадет-не по… вот не верю я в гадания, леди и джентльмены, не верю. Глупости все это.
Джейк открыл дверь и осторожно заглянул в холл. Пусто.
- Господи, — еще тише пробормотал он, — нельзя ли в виде исключения, а? Только сегодня. Это же совсем-совсем маленькое чудо!
Но лицо Создателя на темном распятии над входом в гостиную было непроницаемо.
Джейк на цыпочках прошел по ковру мимо кремовых перил ведущей наверх лестницы. Желание быстренько подняться в свою комнату пришлось обуздать. Юный джентльмен вздохнул и переступил порог гостиной: низкий, с тяжелыми балками, потолок, тяжелые синие занавеси. B комнате царил полумрак. Все оказалось еще хуже, чем он думал.
На дубовом столе посреди комнаты красноречиво лежала стопка книг.
Содержание их Джейк знал отлично. Как и то, что еще днем, когда отец послал его в лавочку, эти книги находились совершенно в другом месте. Опять эта София! Ну что за жизнь у человека, а? Мистер Эзра Джосайя Саммерс, рукоположенный пресвитер берлингтонской общины «Первая баптистская церковь», постоянный член-корреспондент «Нью-Йоркского общества подавления греха», почетный председатель городского Общества трезвости, яростный сторонник комстокеризма, автор многочисленных выступлений в «Баптистском миссионерском вестнике» касательно «искоренения всякой безнравственности или аморальности», неслышно вошел в комнату и встал за спиной сына.
- Здравствуй, отец, — не оборачиваясь, сказал Джейк. Мистер Саммерс приблизился почти вплотную.
- Мир и покой снисходит на того, кто всем сердцем постигает, что Христос жил и умер ради всех нас…
Джейк перевел взгляд с раздраженно вздрагивающих брылей над пышными бакенбардами отца, на безупречный узел широкого черного галстука.
- … и муки его искупительной жертвы сопровождают нас ежедневно и ежечасно, на рассвете и на закате, — пробормотал он, надеясь хоть немного ускорить переход к делу.
- Ибо на каждом шагу всех нас и каждого из нас подстерегают ловушки и искушения, — отец предпочел не заметить насмешки в его голосе. — И в одну из них, в эти врата праздности и неги ума, попался мой сын!
Мистер Саммерс схватил со стола верхнюю в стопке книгу и потряс ею в воздухе.
- Что это?
- Это? — переспросил Джейк.
- Именно это!
- Это, — осторожно сказал юноша, — сочинение мистера Стивенсона, описывающее путешествие на лодке по рекам Франции.
- Прекрасно! Ну, а это?
- А это, — не моргнул глазом Джейк, — сочинение мистера Жюля Верна, описывающее пребывание четверых путешественников на необитаемом острове. К вящей славе Господа.
Мистер Саммерс устало сгреб книги со стола. Присел, поддернув брюки, перед камином. Джейк печально проводил взглядом то немногое, что делало его жизнь хоть чуть-чуть счастливее. Пресвитер, не обращая внимания на испачканные в золе рукава, свирепо рвал «плоды ума изнеженного и праздного».
- Роза! — позвал он, не прекращая своего занятия. Вошла пухленькая девушка.
- Да, мистер Саммерс?
- Принесите трость.
Локти отца судорожно дергались. Джейк обвел глазами комнату. Высокий диван. Кадка с какой-то зеленой дрянью рядом. Большой кирпичный камин, отделанный темным дубом. С портрета над камином с выражением самоводольной брезгливости сиял крупным, чистым подбородком мистер Э. Комсток
[1]
. По бокам отбрасывали круглые тени свечи в деревянных двойных канделябрах. На каминной полке ничего, кроме мерно тикающих часов в корпусе темного дерева. Джейк отвернулся и стал смотреть в другую сторону. У стены перед окном — журнальный стол с лампой, возле которого стоит стул с высокой прямой спинкой. На столе ровной стопкой сложены «Секрет силы», «Большая ошибка», «Царство рассвета» и прочие душеспасительные брошюры, совершенно необходимые для чтения молодым людям, чрезмерно заботящимся о мирских благах, тщеславным девушкам и вечерним чтениям в кругу семьи.