БИЧ-Рыба - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кузнечихин cтр.№ 40

Потом он про разваленную самодеятельность вспомнил, про испорченный вкус у молодежи… Во всех этих промахах обвинял он только себя, но обвинял так, чтобы Никодимова и свою причастность к вине почувствовала. Хозяйка-то все-таки она. Чем бы его обработка закончилась – неизвестно, Никодимова, пусть и не так витиевато, но голосок на своем посту натренировала, придумала бы, что ответить, да не успела – появилась бабушка Митрохова. Услышала разговор на повышенных тонах – значит, надо полюбопытствовать. А уж коли речь о пятачке – так тут у нее самый прямой интерес. Дипломатию разводить она не стала. Едва уловила, о чем спор, и сразу же напрямик: чего ты, мол, вокруг ее подпрыгиваешь, ты что, для себя эту площадку клянчишь, это ее работа – о поселке заботиться, она за это деньги получает и в город на совещания бесплатно катается – пусть она и строит. А не захочет, так соберемся миром да и снимем с должности. Никодимова посмеялась для вида и в контору заспешила, подальше от скандала. Не раз и не два высказывала она опасения, что старуха запросто может отправить анонимку районным властям, сама писать не умеет, так внуку продиктует и крестик собственноручный под анонимкой поставить не побоится.

Так что через неделю на стадион завезли доски и пригнали бригаду плотников. Было бы из чего, а сколотить – дело нехитрое. Да и Минаич не дремал. Он вроде даже и пить бросил. Притащил из конторы несколько листов толстой бумаги и стал готовить афиши. Нас тоже мелкими поручениями загрузил. Ему нравилось, когда вокруг него народ крутится, если не взрослые, то хотя бы шпана, – артисту иначе нельзя, нужны зрители и слушатели.

– Какими глупыми афишами, – говорил он, – обвешаны городские заборы! Где сейчас увидишь вальсирующую молодую парочку, где вы найдете современного парня, умеющего танцевать вальс? Если уж рисовать вальсирующих, то партнером должен быть галантный старичок в пенсне и с бородкой клинышком.

Потом рассказал про жену Есенина Айседору Дункан и прямо при нас набросал карандашом женщину с развевающимся шарфом. Неплохо вроде бы получилось, но ему не понравилось, обещал сделать лучше и обязательно красками. Бросил рисование и стал придумывать объявления для афиш: «Пускай мы не испанцы, но тоже любим танцы!» или «Танцующим вход свободный, для зрителей – цена три рубля!». Водка в то время стоила два пятьдесят две. Он выдает, мы гогочем. Его еще сильнее забирает: «Школу танцев проходили мы на перине Никодимовой!». Про директора еще забористей выдал, только я запамятовал.

Но когда афиши были расклеены, ни старичка в пенсне, ни Айседоры Дункан, ни веселых объявлений на них не оказалось. Нам Минаич сказал, что не хватило времени, а на самом деле, наверное, не хватило духа. Никодимова шуток не понимала.

В субботу музыка над площадкой чуть ли не с обеда играть начала. Но торжественного разрезания ленточки не произошло. Начальство на открытие не явилось. Да если бы только начальство. Вся серьезная молодежь по натоптанной тропе уплыла в Заборье. А явились все та же бабушка Митрохова с тремя товарками, пяток старых дев предпенсионного возраста и мы, шпана любопытная.

Старые девы сами с собой на пустом пятачке танцуют, бабки на скамеечке шушукаются, а Минаич землю вокруг площадки шагами мерит, переживает. Темнеть начало, самое танцевальное время, а публики все нет и нет.

И тогда он пошел вразнос, вырубил музыку и начал орать на старых дев: какого, мол, дьявола приперлись площадку песком посыпать. А те – одна злее другой, им только повод дай. Дома-то не с кем собачиться. Бабушка Митрохова вроде как примирить их попыталась, начала Минаича успокаивать, да кто же под горячий язык лезет. Мужика несло.

– А ты куда приперлась, – кричит, – это из-за тебя молодежь за тридевять земель на танцы бегает, от тебя прячется, от языка твоего поганого!

Но здесь завклубом лишка хватил. Она, в отличие от других старух, мелкими сплетнями не злоупотребляла, ее общественные дела интересовали, масштабная бабушка, и не она ли помогла Никодимиху обработать. А вместо благодарности – несправедливые оскорбления. Бедняжка руки опустила и шепчет:

– Ты что, Минаич, рехнулся?

А он и впрямь как сумасшедший.

– Сматывайте, пугалы огородные, или по трояку за вход платите!

Это их совсем доконало. Старухи народ прижимистый, да и за что платить, если смотреть не на кого. Засобирались. А Минаич, не дожидаясь, пока они разбредутся, почесал искать самогонку, были у него секретные источники и в Шанхае, и у цыган.

Никодимовой, конечно же, все передали. И не окажись на пятачке бабушки Митроховой, ползать бы герою на коленях и вымаливать прощение за проваленное мероприятие и оскорбления, нанесенные женщинам-труженицам. А тут сошло. Прасковья Игнатьевна даже позлорадствовала. Минаича, конечно, пожурила для профилактики, а ненавистнице своей долго еще напоминала, как отбрили ее на открытии танцплощадки.

Ну а пятачок пообтерся понемногу, и к осени на нем вовсю кипели страсти. А в следующем сезоне уже мы там хозяйничали. «Идут сутулятся, врываясь в улицы, одиннадцать французских моряков». И мы не лучше французов – плечи опущены, воротники пиджаков подняты, брюки заужены, как галифе, – стиляги доморощенные, шуточки тоже особой тонкостью не отличались. Стоим в своем углу, гогочем. Видим, парочка начинает образовываться, значит, надо у влюбленных на нервишках поиграть. Парень направляется любимую пригласить, а мы опережаем. Сначала один с ней танцует, следом – другой и так далее. Отказывать не принято. Несмелому не достается. Девушка сначала вроде и польщена таким успехом, потом догадывается, что все подстроено, и начинает злиться: которая поумнее – на нас, поглупее – на своего. А парню еще хуже, откуда ему знать, что бить его никто не собирается, что в нас дурь играет, а не злоба. Хотя и драки случались.

Я, кстати, на этом пятачке одержал самую знаменитую победу. Жил в Шанхае Витька Попков, меня года на три постарше. После семилетки он уехал в ремеслуху и остался в городе. Незаметный такой плюгавенький парнишечка – уехал и забыли. И вдруг заявился в отпуск. Меня в поселке как раз не было, вступительные экзамены сдавал. Возвращаюсь и в первый же вечер – на пятачок. Приглашаю одноклассницу, безо всякой лирики, просто сплетни хотел послушать. Видел, что возле нее какой-то шкет пристроился, но не придал значения. А тот подбородок вздернул и гнусавит:

– Ты почему у меня разрешения не спрашиваешь?

Ничего себе, думаю, на месяц отлучился, и порядка не стало, какие-то чужие фраера вежливости учат.

– Я не с тобой, – говорю, – танцевать собрался.

А он:

– Может, выйдем?

Я удивился даже – заговаривается он, что ли? С таким мозгляком и драться-то неприлично. Однако если вызывают – отказываться нельзя. Неправильно поймут. Соглашаюсь. Тогда уже он удивляется.

– Так я же – Попков! – говорит.

– А я – Петухов, – отвечаю, – рад познакомиться.

Выходим с людских глаз. Он один, и я один. Если вышли драться, разговаривать уже поздно. Ну я и двинул. Он упал. Сам виноват, я повернулся и пошел. Ко мне Ирка, младшая сестренка дружка моего, подбегает и говорит, что вся моя компания отправилась в Заборье и меня там ждут. Я послушался, тем более здесь настроение испортили. Ребят в Заборье не оказалось. Напутала, думаю, Ирка. Она руками разводит, ничего не объясняет, и только возле дома сказала, что я отправил в нокаут мастера спорта по боксу. Тут-то до меня и дошло, почему он так нагло себя вел.