БИЧ-Рыба - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кузнечихин cтр.№ 104

– Там они прячутся. Время еще не вышло. Сейчас откроют.

Возле входа скамейка деревянная стояла. Подтащил ее к окну, забрался на спинку и пытается в щель между шторами что-то рассмотреть. Нам рукой сигналит, чтобы не галдели. Померещилось ему, будто тень промелькнула. Прячутся, мол. И тогда он с размаху – по раме кулаком.

А нам уже неудобно. Прохожие смотрят. Не дай бог, кому-то из них перед демонстрацией всучат портрет ударника, а он взглянет на физиономию, вспомнит, где нас видел, и поймет, почему с таким остервенением штурмовали ателье, оценит причину энтузиазма.

Бугор наш выматерился – и в магазин, к Юрке Воропаеву.

Еле успели.

А потом, уже под пиво, вдоволь навспоминались, как Зайчук в дверь колотился и скамейку подставлял. Хохот через край сыпался. Юрка – заноза, конечно, не утерпел, съехидничал: сами, мол, тоже губы раскатали, герои задрипанные, тоже славушки захотелось. Есть маленько, чего уж там, попутал бес, но в окошко все-таки не лезли. Для себя всегда оправдания найдутся…

А Зайчук на другой день принес-таки свое изображение. Какой-то частник увеличил старую фотку. И такой портретец получился – пробор по линеечке, шнобель с горбинкой, волевой подбородок приподнят – куда там Василию Лановому, слабо. Принес завернутый в газетку, положил мастеру на стол и – под козырек:

– Ваше приказание выполнил!

Мастер про остальные портреты спросил. А Зайчук – притащат, мол, люди взрослые, своего шанса не упустят. Уверен был, даже подгонять нас не стал.

Никто, конечно, не подсуетился, постеснялись. А нести на демонстрации портрет единственного ударника – это все равно что уху варить из единственного ерша: такого ерша выкидывают, а вместо ухи достают консервы. И начальство наше решило обойтись лозунгами и космонавтами. У начальства перед демонстрацией забот полон рот, а Воропаю делать нечего. Нашел в профкоме клею и поверх Андрияна Николаева-Терешкова налепил нашего Славку Зайчука. Отдал его какой-то женщине, и поплыл «герой труда» над праздничной колонной.

А дальше началось второе отделение концерта. Зайчуку подсказали. Он оглянулся… и до конца демонстрации шествовал боком. И через каждые пять шагов орал свое любимое «ура!». Орет и не замечает, какой хохот вокруг него. Не принимает на свой счет. Сам же признавался, что хмелеет на демонстрациях. А хмельному человеку и другие пьяными кажутся. Пьяная толпа, пьяный смех… до этого ли, когда твой портрет среди праздничных знамен.

Так и не понял. А когда рассказали – не поверил.

В Иркутск ехали. В купе три мужика и дама. Веселая. Не подумайте ничего дурного, просто характер открытый. Фифу из себя не строит. Разговор поддержать может. Даже водки с нами выпила. Геолог по специальности. Свойский человек. А мы, естественно, хвосты распустили. Столичный специалист с нами присутствовал. Соловьем заливался. Образованностью удивить норовил. Черчилля вспомнил, будто бы на вопрос, как в России живут, англичанин этот изрек: «А в России воруют». Я и раньше замечал, что почти все жирные любят на Черчилля ссылаться – вроде как дают понять, что если жирный, значит, обязательно умный. А между прочим, фраза эта про наше воровство задолго до их Черчилля сказана. И совсем не англичанином, а кем-то из русских. Анатолий Степанович называл этого деятеля, но я не запомнил. Да и какая разница – кто. Ее любой мог сказать, у кого глаза на месте.

А как в России не воровать? Я не про начальство. У них, на верхотуре, свои правила и законы. Иногда кажется, что они там соревнуются, кто больше народного добра присвоит. Я про нормальных людей говорю.

Воруют, потому что купить негде. Бывает, конечно, и не на что, но в этом случае и подождать можно, подкопить или занять. Да что я вам объясняю, сами понимаете, не глупее меня.

Я немного о другом.

Работал я на Дальнем Востоке. Завод наш какую-то часть продукции отправлял в Японию, а японцы рассчитывались магнитофонами, одежонкой и кафелем. Для кого-то это безделушки, а для советского человека – желанный дефицит. По-латыни два алтына, а по-русски шесть копеек.

В одной бригаде со мной слесарил Гришка Ступак. Удобный напарник: руки росли откуда следует, голова соображала и компанию всегда готов поддержать. Чуть ли не до тридцати пяти лет за поселковую команду в футбол играл. И опять же, не слабо. Сам видел, как он метров с двадцати в девятку засадил. Такой мяч и Яшин бы не взял. Начальство ценило, мужики уважали, бабенки заигрывали. Но он вроде как примерным семьянином числился. По крайней мере, о доме не забывал. Японский магнитофон одним из первых получил. А когда душевые ремонтировали, потихонечку и кафеля натаскал. Щели в заборе на любом заводе имеются, да и проходная не очень строгая была, не колбасу, поди, производили. А кафель этот возле цеха года два лежал, бери кому не лень. От завода не убыло, а ему приятно. Японский все-таки получше нашего и для глаза, и для гордости. Ванную отделал на загляденье. Я не видел, но представляю картинку. Мужик-то, я уже говорил, рукастый.

И где-то в это же время цеховой механик на повышение пошел. Кадровики вспомнили, что Ступак не только в футбол хорошо играет, но и техникум в юные годы закончил. Назначили на должность механика. Был Гриня, стал Григорий Петрович. В общем-то ничего удивительного: производство знает, голова на месте, водкой не увлекается. Соперников тоже не нашлось. Место не слишком завидное. Прибавка в зарплате мизерная, а беготни больше, чем на футбольном поле.

Не выпрашивал, сами предложили. Бьют – беги, дают – бери. И все-таки когда Гриша спецовку на костюмчик сменил, некоторым показалось, что у мужика голова от радости закружилась. Не без этого, конечно, однако терпимо. Доводилось видеть позорища и смешнее, и страшнее. Бывали случаи, когда человек не только спецовку менял, но и все, что под ней, словно ему и кровь заменили, и душу вынули.

Начальники у нас всегда хреновые, но не надо забывать, что и работяги не ангелы. Механик скажет, чтобы к обеду отремонтировали, а слесарь до конца смены волынит, да еще и на другой день норовит оставить. Тот ему выговорит, а этот в ответ ухмыляется: да брось ты, мол, сознательного из себя корчить, забыл, что ли, как вместе сачковали. Нестриженый ноготь в мясо растет. Гриша терпел, терпел – и в спешном порядке начал гайки закручивать. А в этом деле азартность до добра не доведет. Там, где надо было просто отматерить, он премии лишил. Или отправил человека отсыпаться после пьянки – ну и заставил бы его потом сверхурочно отрабатывать, до седьмого пота мог бы загнать, а он с горячей руки прогул записал. Ну и так далее.

Короче, нажил врагов. И кто-то из обиженных возьми да стукани, что у механика Григория Петровича Ступака ванная ворованным кафелем отделана. Сигнал поступил – обязаны реагировать. Пришли с проверкой. Глянули. Красотища!

Рисунок затейливый, плиточки сияют свежестью, аккуратно подогнаны одна к другой, швы ровненькие…

Он, к слову сказать, и на работе халтуры не позволял, а в собственной квартире почему бы не постараться.