– Значит, причина была ошибочна. А вывод?
– Вправе ли мы нарушать законы? Не те, что вписаны в
уголовный кодекс, а моральные законы, этические постулаты?
– Да. Только не мы– ты ведь для себя все давно решил. Вправе
ли я?
Дед взял меня за руку – цепко и сильно.
– Петя, я воспитывал тебя человеком. Настоящим человеком.
Мне часто казалось… и сейчас еще кажется… что это удалось.
– Спасибо…
Никогда дед не говорил мне такого. Наши отношения просто
были, а что в них являлось воспитанием, что любовью, что амбициями великого
демагога – я не знал. И не хотел знать.
– Ты правильный, Петя, – негромко продолжил дед. – Ты ведь
сам не знаешь, насколько правильный. Когда ты был мальчишкой, это умиляло
взрослых и отпугивало от тебя сверстников… когда ты стал взрослым, это стало
отпугивать взрослых и привлекать детей.
Он тихонько засмеялся:
– Общаясь с тобой, люди начинают испытывать комплекс
неполноценности.
– Что? – Я растерялся.
– Комплекс неполноценности, – повторил дед. – Ты абсолютно
честен и этичен. Ты всегда ставишь общественные ценности над личными. Ты
способен вести разговор на любую тему… от влияния эллинской культуры на
развитие восточной философии и до технологии кустарной выплавки легированной
стали…
– Нет, дед, погоди, легированную сталь кустарно не…
Дед тонко захихикал. Я потер лоб и замолчал.
– Ты вызываешь у окружающих спонтанную неприязнь. Настолько
бессмысленную, что их поведение становится, наоборот, подчеркнуто дружелюбным.
И в то же время это лишает тебя друзей. С идеальными людьми не дружат, им
поклоняются. Но от этого я тебя сумел уберечь… хоть и было трудно.
У меня горели щеки. Это не просто неприятно, это гнусно!
– Я добивался одного, – сказал дед. – Чтобы в этот,
наступивший миг… как я надеялся, что он наступит!.. ты был вправе принимать
решения. Не боялся преступить черту общепринятой морали. Законы придумывают для
того, чтобы их нарушать. Каждый шаг человечества в завтра был нарушением
законов сегодняшних. И всегда находились те, кто смел нарушить законы. Те, кто
преступал черту, обычно были негодяями. Я мечтал о другом. Чтобы ты мог решать
– не оглядываясь на человечество. И был не худшим его представителем
одновременно. Невозможная задача. Но я попытался ее решить.
– Дед, ты веришь в то, что говоришь? – прошептал я.
– Да.
– Уговариваешь меня принять собственную, личную этику? И при
этом считаешь, что я останусь человеком?
– Да.
– Но ведь это не моя этика, дед, – тихо сказал я. – Это все
– проекция твоих взглядов. Твои страхи, комплексы, мечты. Я твой инструмент,
дед. Ты верил, что человечеству, чтобы достичь величия, потребуется такой, как
я. И создал меня. Вырастил, как в колбе.
Дед кивнул:
– Ты прав. Но я задам лишь один вопрос. Ты веришь, что я
прав? Веришь, что нынешнее состояние приведет Землю к гибели?
– Верю, – сказал я. – Верю.
– Тогда не бойся решать, Петя.
Я долго молчал, а дед ждал ответа. За стенами шумел ветер.
Спали на своих дачах дряхлые писатели и резались в покер их энергичные дети.
Набиралась сил перед новым трудовым днем бывшая столица. В Звездном ночная
смена диспетчеров вела на посадку возвращающиеся корабли. Огромная страна гнала
горючее и клепала ракеты-носители, жадно разглядывала иноземное барахло и
отлавливала воробьев, так полюбившихся Чужим. Крошечная планета Земля плыла по
орбите, а небо было вокруг – и люди смотрели в небо с азартом, надеждой и
страхом.
И никому не было дела, что меня просят спасти человечество –
и переступить при этом через себя.
– Дед, нам нужен «Буран». И меня вроде туда берут. Но я не
знаю, как нейтрализовать остальных членов экипажа.
– Пошли, – сказал дед.
– Куда?
– Ко мне в комнату. Позвоним Данилову. Он должен был
прилететь вечером.
Глава 2
Когда дед снял трубку, я попросил в последний раз:
– Пожалуйста, не надо.
– Я понимаю, рано… – буркнул дед. – Четыре утра… эх… но
Данилову не привыкать. Боевой летчик все-таки.
Из динамика доносились долгие гудки. Наверное, телефон
отключен на ночь. Я порадовался этому, но дед меланхолично ткнул в клавиши.
Тройка, семерка, ноль. Похоже, ему был известен код срочности, установленный на
телефоне Данилова.
– Алло! – отозвался аппарат. Дед оставил динамик включенным,
и я невольно слышал весь разговор. Голос Данилова был жестким и бодрым. Может,
он не спал?
– Спасибо за рыбку, – сказал дед.
После секундной паузы Данилов отозвался:
– Рад, что понравилась…
– Забегай… как-нибудь.
Дед положил трубку. Улыбнулся мне.
– И для этого надо было будить Александра Олеговича среди
ночи?
– Он приедет через полчаса-час, – объяснил дед. – Ключевым
словом было «забегай». «Как-нибудь» – мусор.
Я заерзал на старом стуле, помнившем меня еще ребенком.
– Дед, ты и Президенту так можешь позвонить?
– Президенту не могу. Советнику по национальной безопасности
– да. Но он нам не нужен. Должность меняет людей.
Конечно, я знал, что круг знакомых у деда огромен. Но что
знакомства эти настолько тесные…
– А откуда ты Данилова знаешь?
– Я был в комиссии по обмену военнопленными, в девятом году.
Александра хотели расстрелять, он сжег «Гетмана Мазепу», почти достроенный
авианосец, на верфи Николаева, перед тем как получил ракету в двигатель. Ну…
удалось обменять парня. – Дед неожиданно захихикал: – Обменяли… на Украине
тогда было совсем туго с горючим. Два эшелона нефтепродуктов за одного военного
преступника.
Вот это да. В безумные времена крымского конфликта – джампом
тогда еще и не пахло, и люди предпочитали ненавидеть соседей, а не Чужих, – мне
было лет пять. Мало что помню с того возраста. В школе мы уже учились по
картам, где Крым был независимым государством, и только дед скупо обмолвился,
что независимость эта стала единственной альтернативой российско-украинской
войне.
– Потом еще встречались, – меланхолично продолжал дед. – Вот
когда мы священников отправляли хиксоидам. Данилов тогда не в «Трансаэро» был,
в Роскосмосе. Курировал особо важные перевозки. И вот приехали в Звездный
космонавты в рясах…