Мы вошли в здание.
Хорошо вернуться домой. Даже тоска по джамп-эйфории
отпускает. Я вышел через служебную дверь, огляделся и двинулся через здание
аэровокзала. Сновали люди, улетающие и прибывшие в бывшую столицу России,
сверкали витрины. Никому здесь не было дела до космонавта, еще сутки назад
болтавшегося в межзвездной пустоте.
И это было здорово.
Я собирался взять такси, но уже на выходе услышал крик:
– Петр! Хрумов!
Меня догонял командир «Боинга».
– Блин… – Он остановился, отдуваясь. – Черт… Еле догнал.
– Что случилось?
– Тебя машина ждет. С меня бы голову сняли.
– А что такое?
Летчик только махнул досадливо рукой. Мы вышли из
аэровокзала, осыпаемые вкрадчивыми голосами:
– Недорого… Куда ехать, ребята?.. До центра подбросить?..
Геннадий оскалился на таксистов и пояснил:
– Вчера ограбили кого-то из наших. Тоже… сел в случайную
машину. Избили и обобрали. По фирме вышел приказ – из аэропортов доставлять на
служебном транспорте.
– Кого избили?
– Не знаю. Тебе, наверное, скажут.
Мы прошли на служебную стоянку. Геннадий покрутил головой.
– Вон… Серая «вольво». Черт, если б я тебя не догнал…
Я частенько пользовался транспортом фирмы. Но раньше не
запрещалось добираться и своим ходом.
Как-то не умещалось в голове, что могут ограбить и избить
космонавта. Одного из тех, кто зарабатывает всей Земле место в Галактике.
– Счастливо, Петр… – Летчик пожал мне руку. – Хороший ты
парень…
– Только? – спросил я.
– Что? – Геннадий растерялся.
– Хороший ты парень, только…
Летчик кивнул:
– Да, наверное. Хороший, только слишком правильный. И
серьезный. Счастливо тебе.
Я сел на заднее сиденье. Рядом с шофером бдил мрачный
охранник из отряда безопасности «Трансаэро».
– Хрумов? – уточнил водитель.
– Да. Вы меня ждете?
– Второй час уже. Рейс задержался. Куда ехать?
– В Переделкино.
Водитель кивнул:
– Ага. Я тебя как-то возил, помнишь?
На всякий случай я кивнул.
– Жулье совсем распоясалось… – сказал водитель. Машина
выскользнула со стоянки и рванула по шоссе. – Теперь всех наших возим.
С минуту я слушал его мнение о частном извозе, разгуле
преступности, очередных обещаниях мэра Полянкина покончить с оной, а потом
незаметно задремал.
Когда мы подъехали к прославленному дачному району, уже
совсем стемнело. Водитель разбудил меня, и я показал охране у въезда свой
пропуск. Наступал вечер, второй вечер подряд, но, поскольку я спал, ощущение
возникало такое, словно светлое время суток сократилось до пары часов.
– Сейчас направо, – командовал я. – У дачи Пастернака заверните…
– Это какая?
– Вон та…
Водитель мастерски завернул, потом спросил:
– Пастернак – тоже наш, с фирмы, да?
Я поперхнулся и не нашел, что ответить.
– Нет, тот вроде Патерный… – размышлял водитель. – А! Это
писатель такой, да?
– Да, – беспомощно признал я. – Писатель. Поэт. Знаменитый…
Довольный своей образованностью водитель начал тихонько
насвистывать. Каменный затылок охранника дрогнул, и он неожиданно мягким
голосом произнес:
– Быть знаменитым – некрасиво…
Странная штука – такие вот случайные встречи. Машина
остановилась у дедовой дачи, я вышел, стараясь заглянуть в лицо охранника. Но
так и не смог – в салоне было темно.
– Спасибо, ребята, – сказал я. «Вольво» с легким гулом
умчалась.
Я остался наедине с домом.
Нет, сказать, что я деда боюсь, – это неправда. Даже
ребенком я его не боялся. Побаиваются обычно отца, это и правильно для
мальчишек. Вот только мне так и не удалось узнать, что такое ласковая мама и
строгий папа.
Разбились мои родители. Мне два года тогда было. Разбились
на самолете, на мерзкой «тушке» – «Ту-154», самолете, который следовало снять с
полетов еще в девяностых годах прошлого века. Дед меня и воспитывал… если это
можно назвать воспитанием.
Я помялся перед калиткой. Она была не закрыта – весь район Переделкино
и так надежно охранялся.
Нет, держать ответ придется.
Толкнув калитку, я вошел в сад. Окна дачи светили сквозь
деревья, неярко – на первом этаже, в прихожей, и посильнее – на втором, в
кабинете деда.
Уже у самой дачи из-за деревьев вынырнула безмолвная черная
тень и метнулась ко мне. Я остановился, позволяя Тирану обнюхать себя. Спросил:
– Ну? Не признал?
Кавказская овчарка – пес серьезный. Тиран секунд пять изучал
мои брюки, потом улегся на дорожке. Внимания требовал, паршивец. Уж не знаю
почему, но меня в качестве хозяина он так и не научился воспринимать за все
четыре года своей собачьей жизни. Скорее я годился ему в партнеры по играм, а
изредка – в инструмент для чесания брюха. Во всяком случае, сейчас в собачьем
взгляде читалось именно это.
– Нет, парень, ты обнаглел. – Я перешагнул через овчарку,
достал ключ и стал отпирать замок. Тиран изо всех сил делал вид, что ничуть не
разочарован, а на дорожку просто прилег отдохнуть.
Я вошел в дом и аккуратно запер дверь. Охрана охраной, и пес
в саду тоже не зря свой «педигрипал» ест, но замок все равно надежнее.
– Петя, ты устал?
Я замер в прихожей, косясь вверх, на винтовую деревянную
лестницу. Надтреснутый старческий голос доносился из кабинета. Дед явно оставил
дверь открытой, чтобы услышать, когда я войду.
– Нет, деда!
– Тогда поднимайся.
С легкой тоской я покосился на дверь своей комнаты. Сейчас
бы упасть на мягкую, чуть расшатанную и скрипучую, но от этого ставшую еще
привычнее кровать… Включить вертушку с записью шума прибоя… или нет, раскрыть
окно пошире и слушать шорох сада…
– Петр Данилович! – рявкнул дед.
– Иду! – Я кинулся на лестницу.
Ступеньки были невысокими, пологими, наверное, чтобы
старенькие писатели не обедняли российскую литературу, падая с лестницы. Я
сделал полный оборот, прежде чем оказался на втором этаже. Дверь в дедовский
кабинет была открыта, от остальных комнат, давно и наглухо закрытых, словно
тянуло тьмой и одиночеством. Мрачно все-таки тут… и как дед живет без меня?