— Понимаю. Ты как-то даже рассказывал.
— Ну вот… Ну и потом тоже. И она теперь регулярно навещает меня. Ночует даже. Мать хоть и мудрый человек, а косится, она же в дочери годится мне!
— Скажи ей прямо: извини, не нужна, не люблю.
— Боюсь. Абсолютно сумасшедшая девчонка, мало ли что выкинет.
Он помолчал, потом рассмеялся и сказал с дурашливым пафосом:
— Отравленные любовью!
— Это что, цитата?
— Название книги. Идиотская книга, эта девчонка ее мне принесла, она ее десять раз перечитывала. Я пролистал: туфта. Какая-то американская писательница. Розовые сопли. Мораль в том, что, дескать, ежели кто раз в жизни любил, то он не успокаивается и всю жизнь ищет опять любовь. Без конца. И нет ничего на свете, кроме любви.
— На свете есть все, кроме любви! — сказала я глубокомысленно.
На этот раз мы рассмеялись оба. Что ни говори, а мы с ним всегда понимали друг друга.
— Ладно, выздоравливай, — сказала я.
— Спасибо, что навестила… Мне твой вид не нравится.
— Может, тоже заболеваю.
— Да нет, выглядишь прекрасно. Глаза только… И говоришь так, будто уезжаешь куда-то, будто прощаешься.
— Куда я денусь! Пока, дружочек.
— Пока, дружочек! — улыбнулся он, вспомнив, как мы с ним иногда называли друг друга.
Мокрый снег под ногами… Полдень, похожий на вечер…
«Будто прощаешься…»
А что? Не проститься ли, в самом деле, со всеми? И с собой. И с этим белым светом, который стал черным.
Почему бы и нет?
Сергей — переживет.
Сын тоже. Ему шестнадцать лет, в таком возрасте все остро, но — свое. А это — переживет. Он крепко стоит на ногах, я уверена в нем, я хорошо его знаю.
Таблеток выпить?
Под поезд? Как Анна Каренина. Об этом думает тот, кто сомневается.
Я сама не заметила, как оказалась на вокзале. Вышла на перрон.
Приходят поезда, уходят поезда. Медленно, набирая скорость или останавливаясь. Но тут дело не в скорости, а в смертельной тяжести разрезающих колес. Некрасиво, конечно. Но мужу и сыну покажут только лицо, остальное будет закрыто.
Главное — насмерть, чтобы не покалечиться. Чтобы не отравлять жизнь другим и дальше. Потому что я достаточно и без того отравила чужих жизней. И никому счастья не принесла. И мне никто, но — за что?
Я натолкнулась на человека (или он на меня), хотела обойти, подняла голову.
Сергей стоял передо мной.
— Ты как здесь?
— Тебя на работе нет.
— Как будто я все время там бываю. Ты что, искал меня по всему городу?
— Вроде того.
— Вот так ходил и искал? В таком городе — наугад?
— Но нашел же.
— Почему на вокзале?
— Не знаю. А ты здесь почему?
— Не знаю.
— Пойдем домой?
— Да. Только погуляем немного.
— Хорошо.
Мы долго гуляли в этот день, и я рассказала мужу все. Все — до капли.
И с каждым словом, с каждым шагом, с каждой минутой он становился все ближе и ближе — и настал момент, когда я остановилась, повернулась к нему, внимательно посмотрела в глаза. Привычные — и совершенно незнакомые. И было такое чувство, что я впервые вижу этого человека, с которым столько уже лет прожила рядом. То есть не впервые, а — заново. Понимая совершенно ясно, что любила и люблю только его. Без всяких «дозу получить» или «жить без тебя не могу». Но если ехать куда-то — с ним. Идти куда-то — с ним. Жить куда-то — с ним.
Я очень хотела все это ему сказать, но стеснялась. Я просто прижалась к нему.
— Ничего, — сказал он. — Все нормально.
— Они от меня не отстанут.
— Отстанут. Если кто-то попытается, я тогда…
— Что?
— Убью. Просто убью.
Я не стала оценивать, насколько серьезны его слова. Но вдруг почувствовала себя необыкновенно спокойной.
Когда мы вернулись, сын спросил:
— Где это вы шатались?
— Гуляли, — сказала я. — О любви говорили.
— О чьей?
— О своей.
Сын гмыкнул.
…Ночью я заплакала (в который уж раз за последнее время).
— Ты что? — спросил он.
— За тебя обидно стало.
— Не понял.
— Ты столько лет любил такую стерву!
— А обида при чем? Лично я сам себе завидую.
Я вытерла слезы, уткнувшись лицом в его грудь, и долго думала о его словах, в которых мне виделась какая-то простая высшая математика по сравнению с запутанной арифметикой моей жизни…
Месяц и одна ночь
Глава 1
Девушки в многочисленных парфюмерных отделах огромного универмага все, как на подбор, миловидны, юны и стройны. И это неспроста, это, как выражается менеджер Руфатов, ТОРГОВАЯ ПОЛИТИКА!
Ему видней, он этой политике в Америке три месяца обучался. Продавщица дорогой парфюмерии не может быть уродиной, говорит он. Иначе никто не взглянет на нее, не остановится. А раз не взглянет и не остановится, то он, как покупатель, потерян. Но она и не должна быть слишком красивой. Потому что тогда будут глазеть только на нее, а на товар не обратят внимания. Она должна быть милой, симпатичной, обаятельной, уютной. Она должна быть в своем отделе прелестной хозяйкой, а покупатель должен почувствовать себя гостем. Почему я говорю «покупатель», а не «покупательница»? Потому что исследования показали, что в России женщина редко покупает сама себе дорогие духи, туалетную воду. Дезодорант, помаду, всякие кремы, туши, краску для волос и прочую косметику — еще да, это и дешевле, и только женщина всегда сама знает, что ей нужно. Дорогой же парфюм женщине покупает в большинстве случаев мужчина. Или он уже знает, что нужно женщине, или действует наугад. Или приходит вместе с женщиной, но покупает опять-таки он. Поэтому я говорю: ПОКУПАТЕЛЬ. О нем вы должны помнить и заботиться. Ни в коем случае не навязывать товар! Наш покупатель этого не любит. Главная задача: чтобы в вашем присутствии, то есть в присутствии очаровательной милой девушки, ему стало стыдно думать о деньгах. Надо, чтобы он почувствовал себя хотя бы на минуту богатым. Пусть он отдаст последние деньги, пусть он потом будет жалеть и ужасаться, что отдал за духи или одеколон (если себе) половину своего месячного заработка, но это будет потом. Итак, обаяние, приветливость, никакой навязчивости. Конечно, начнут поступать предложения о знакомстве. Принимать или не принимать — это ваше дело. Заставьте его сперва купить что-нибудь, а потом уж поступайте по усмотрению. Но упаси вас бог говорить с кем-то на личные темы больше двух минут! Потому что никакой покупатель не подойдет к продавщице, занятой разговором с мужчиной. Он обидится, он пройдет мимо, он — потерян. Ясно?