Тени в переулке - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Хруцкий cтр.№ 110

Мы быстро нашли общий язык, и я начал писать разработку, или, как сейчас именуется это сочинение на западный манер, – синопсис.

Скажу сразу, что работа эта утомительна и скучна. Но тем не менее мне удалось набросать «бессмертное полотно». Оно вдохновило руководство «Останкино», и оно дало «добро» на дальнейшую работу.

Мне предложили заключить договор. Но объем был настолько велик, а сроки чудовищно сжаты, что я попросил дать мне соавтора. На студии очень оживились, еще бы – кинематограф находился в застое и целая куча прикрепленных еще бывшим «Экраном» сценаристов сидела без работы. Но я сам нашел соавтора – опытного способного сценариста Толю Степанова. Режиссер у нас тоже был свой – Вадим Дербенев. Год назад мы с ним сделали удачный фильм «Дом свиданий».

Виктор Шафран обрадовал нас, что деньги пришли, пока их немного, но зато в следующем квартале нас осыплет зеленым дождем.

Мы согласились. А что еще оставалось делать? В империи Гайдара и Ельцина рухнуло все сразу, не только кинематограф. По главной студии страны «Мосфильму» бродила стая собак. Они всю жизнь жили здесь, привыкли к многолюдной суете и вдруг стали никому не нужными псами.

Вадим подобрал прекрасный актерский ансамбль: Игоря Ливанова, Оксану Фандеру, Анатолия Кузнецова, Борю Клюева, Лешу Шейнина, Сашу Берду. Они все согласились играть за небольшой гонорар. Во-первых, потому, что хотели сниматься, а во-вторых, Виктор Шафран пел им сладкие песни про долларовый дождь.

Деньги, конечно, были, но в этот момент худрук «Сериала» Леня Пчелкин заканчивал «Петербургские тайны». Деньги у него кончились, и ему отдали больше половины нашего бюджета. Однако об этом мы узнали потом, после того как без денег, одолжив у друзей свет и камеру, досняли финальную сцену в аэропорту.

Мы экономили на всем. А однажды Дербенев сказал мне:

– Послезавтра играешь прокурора, денег на актера нет.

– А то, – легкомысленно ответил я, – легко. До этого я снимался в двух киношедеврах. В фильме «Футболист» я играл спортивного мафиозо. Роль была маленькая, правда, со словами, и еще я важно стоял на презентации в ленте «Падение». Там я демонстрировал только свой красивый пиджак и трубку. А здесь достаточно большая роль. В полном мандраже я ехал на съемку.

Меня загримировали, облачили в прокурорский мундир с полковничьими погонами, и я не в самом лучшем состоянии вышел в коридор. Там меня ждал Боря Клюев, уже в штатском, потому что отснялся.

– Пошли, – сказал он мне.

Подбежал ассистент.

– Эдуард Анатольевич, ваша сцена через пятнадцать минут.

Мы вошли в кабинет начальника отделения Володи Колокольцева.

– Доставай, – скомандовал Боря. Володя открыл холодильник, достал бутылку хорошей водки и налил граненый стакан, потом поставил передо мной тарелочку, на которой лежал соленый огурец.

– Давай, – сказал Боря. Я выпил стакан, закусил огурцом. Водка сделала свое дело, мне стало легко и хорошо. И почувствовал я себя если не Павлом Масальским, то Вячеславом Тихоновым наверняка. Я вышел в коридор, где на меня набросились ассистенты и поволокли в интерьер.

В сцене со мной были заняты прелестная актриса Вероника Изотова и Игорь Муругов – мастер на все руки.

Я сел в прокурорское кресло.

– Мотор, – раздалась команда, – начали! И мы начали. И что удивительно, отработали сцену с двух дублей.

Ничего страшного не произошло. Я играл совершенно спокойно, только когда я встал, второй режиссер засмеялся:

– Вот это да! Спина синего прокурорского кителя стала черной от пота.

– Слушай, – подошел режиссер, – молодец. С твоей фактурой надо было на актерский поступать.

На следующий день прикатило телевидение. Еще бы, все стоят, а одна группа снимает телевизионный художественный фильм. На меня напялили просохший мундир, и я рассказывал, как нам трудно снимать кино.

– А когда вы выбрали свою кинопрофессию? – спросила меня милая теледама.

Когда я ее выбрал? Ах, как давно.

Октябрь 1951 года. На Московском вокзале дядька купил мне билет в мягкий вагон.

– Поедешь, как человек, и все пройдет. Пошли.

Мы двинулись к буфету. Дядька заказал два по сто пятьдесят водки и бутерброды.

– Я не пью, дядя Викентий…

– Помогла тебе твоя физкультура? А водка – как лекарство. – Он поднял стакан. – За удачу.

Я в два глотка выпил водку и, пока жевал бутерброд, вдруг почувствовал облегчение. Комок, три дня стоявший в груди, растаял, и мир стал веселым и радостным.

– Ну как? – подмигнул мне дядька.

– Туман.

– Вот и здорово. Когда-нибудь будешь Бога благодарить, что они отчислили тебя из училища. Знаешь, сколько у меня в жизни было всякого, а вот живу…

Что было, то было. Жизнь дяди Викентия, двоюродного брата моего отца, была похожа на авантюрный роман. Он учился в Институте красной профессуры, потом стал замдиректорa московской милиции, я видел его фотографии. Дядя Викентий строго взирал на мир. На нем была белая гимнастерка, на петлицах теснились ромбы.

Но милицейская служба вскоре окончилась. Дядька поехал на отдых в Белоруссию к родным. В купе поддал и увидел, что за окном на березах висят бутылки. Это железнодорожники собирали березовый сок. Дядька достал маузер и из окна вагона начал палить по бутылкам. Об этом замечательном происшествии в газете «Гудок» написал фельетон Юрий Олеша.

Дядьку поперли из милиции и назначили директором московского «Мюзик-холла». Щуку бросили в реку. Все мужики в нашей семье были гуляки, бабники и поддавалы.

Но всему прекрасному приходит конец. «Мюзик-холл» закрыли, как «притон разврата», несущий буржуазную идеологию рабочим и крестьянам, и дядька попал в Комитет по кинематографии.

Во время войны он командовал студией «Воентех-фильм», а после Победы уехал в Белоруссию, где стал замминистра кинематографии.

В этот печальный октябрьский день 1951 года он занимал должность директора Ленинградской академической капеллы. Это был последний поворот в его судьбе, на этой должности он продержался до своего ухода из жизни.

Дядька устроил меня в купе. Сунул деньги.

– Здесь хороший вагон-ресторан, – подмигнул он мне.

И поезд повез меня в Москву.

Октябрь в городе был солнечным. Мне никого не хотелось видеть, и я пошел на осенний Тверской бульвар. Там медленно падали последние листья, слабый ветер тащил их по земле, сбивал в круг. Сидели на скамейках мамы с колясками.

Золотая московская осень. Самое прекрасное время в городе. Я любил его, но даже оно не могло исправить мне настроение.

У Никитских на фронтоне кинотеатра «Повторного фильма» висела огромная афиша: «Весна», кинокомедия.