Стратегии гениальных мужчин - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Бадрак cтр.№ 131

Начав свою борьбу за место в мире живописи, Винсент сделал для себя вывод, что ему придется выбирать между стремлением к популярности и стремлением во что бы то ни стало сказать свое слово в искусстве, даже рискуя остаться при жизни непонятым и забытым. Винсент сознательно выбрал второй путь – его не смущала цена за успех. Очевидно потому, что слишком много на его пути появлялось псевдоуспешных художников, которые, не смущаясь, давали ему наставления. В глубине души Ван Гог презрительно смеялся над их поверхностностью и художественной безликостью. Себя же он сравнивал с изможденной, задыхающейся, но не сдающейся лошадью. Той, что тянет свой последний груз. Только такая степень отрешенности позволяет дойти до сути, был убежден художник.

С другой стороны, где-то в глубинах подсознания Ван Гог понимал, что отсутствие обратной связи неминуемо грозит ему гибелью – сначала психической, а затем и физической. Именно инстинкт самосохранения заставлял его почти ежедневно писать брату – подмена реального общения сохраняла ему жизнь и способность к творчеству. Но, живя в нищете и кое-как сводя концы с концами, он все равно не мог согласиться заняться поденщиной – рисование Ван Гог рассматривал не как средство обеспечения уютной жизни, а исключительно как канал передачи чувств. «Я рисую без перерыва», – писал он в письмах. И именно это позволило Ван Гогу довести свою способность терпеть до потрясающего уровня – он прекращал рисовать лишь тогда, когда от напряжения сдавали глаза, а сам он едва не падал от недоедания и усталости. Из-за продолжительного недостатка витаминов у него воспалилась ротовая полость и начали выпадать зубы, а десны мучительно кровоточили. Нередко Винсент падал в обморок, но стойкость почти никогда не изменяла этому фанатику. Когда же он все-таки падал, то, стараясь переключиться, брался за книги и поглощал их поистине несметное количество. Он все равно находил в себе силы жить, что означало работать. Стоит ли добавлять к этому, что отношение Ван Гога к деньгам, одежде или чему-либо материальному было более чем равнодушное? Душой Винсент был очень похож на поэта: даже вещи он одушевлял, общаясь с ними, так же как и мастера пера. Он все дальше и дальше удалялся от реальности, а его сознание все чаще находилось в невесомости – между реальностью и забвением.

В то же время Ван Гог оставался вспыльчивым и на редкость эгоистичным типом. Живя на средства брата и оказавшись неспособным самостоятельно продать что-либо из своих работ, он, тем не менее, порой настойчиво и отнюдь не вежливо требовал от брата денег. Он знал только одно – он должен осуществить задуманное, а раз так, то все может и должно быть оправдано. Когда Винсент осознал, что для продвижения вперед ему нужно видеть и других художников, то сумел убедить брата Тео в необходимости переезда в Париж – в мастерскую Кормона. И действительно, результатом этого шага стало весьма существенное для Ван Гога приобретение – дружба с Тулуз-Лотреком. Все вокруг, что может быть подчинено этой цели, должно быть подчинено ей! В этом Ван Гог походил на всех, кто рано или поздно добивался успеха – он так же спокойно отметал свои желания, как и приносил в жертву своей цели желания окружающих. Крайняя нетерпимость Ван Гога к окружающим людям нашла яркое отражение в коротком совместном творчестве с другим художником – Полем Гогеном. Скорее всего, жестокая и катастрофическая для Ван Гога ссора между ними возникла не просто на фоне разногласий во взглядах на живопись, а из-за невозможности подлинно ищущего творца во время своего всегда отчаянного поиска воспринимать рядом что-либо инородное, отвлекающее и уводящее в сторону. Ван Гог после этого события оказался без уха и попал в сумасшедший дом; однако до сих пор не ясно, сам ли он отрезал себе ухо или это сделал Гоген. Этот случай является, кроме всего прочего, одним из многочисленных подтверждений того, что настоящий творец, истинный гений – преобразователь мира – всегда должен оставаться один (разумеется, его ученики и помощники, или играющие роль таковых, не в счет) – в этом еще одна форма расплаты гения с миром и природой.

Вполне возможно, что, с медицинской точки зрения, для насильственного помещения Винсента в сумасшедший дом было недостаточно оснований. Но для окружающих после ссоры с Гогеном Ван Гог казался более чем странным, а обывательщина, как известно, опасна еще и тем, что не терпит оригинальности – ведь все должны по формальным признакам определяться как субъекты, принадлежащие обществу-стаду. Именно поэтому соседям Винсента показалось необходимым оградить себя от непредсказуемости странного и душевно неуравновешенного художника. Хотя, как свидетельствовал сам Ван Гог, отнюдь не его действия, а назойливое стадное любопытство окружающих, выражавшееся в попытках внедрения в его личное пространство, привели его на больничную койку. Общественное мнение всегда сильнее индивидуальности, даже если общество представляет группа обывателей, которая при детальном рассмотрении может оказаться более безумной, чем те, против кого направлены их предупредительные акты. И все-таки Винсент определенно позаботился о собственной изоляции, напомнив о том, что не может «сам о себе позаботиться и контролировать себя». Разве не является такое поведение следом детской травмы и отсутствия любви? К этому остается добавить, что в письмах Винсента проскальзывают признания в собственной ненормальности – очевидно, результат длительного влияния на психику со стороны окружающих. Абсолютно не исключено, что именно позиция самого художника значительно повлияла на решения врачей, поскольку вначале диагноз ему ставили медики общего профиля и лишь значительно позже – специалисты по нервным болезням.

Еще больше поражают появившиеся в этот период суицидальные настроения, говорящие о том, Ван Гог подсознательно смирился с собственной неполноценностью и ему становится все труднее бороться с самим собой. «Каждый день мне необходимо средство от самоубийства», – пишет Ван Гог, тем самым намекая на то, что основы его идеи серьезно пошатнулись, а сам он все меньше верит в исключительность своего творчества. Но в то же время наличие возможностей для творческой деятельности («комната для работы» в клинике Сан-Реми) благотворно действовало на Винсента, что подтверждает действенность его идеи, как минимум, на подсознательном уровне. Именно тут он сделал страшное признание, свидетельствующее о сращивании его теперешнего реального мира с внутренним миром грез: «Может быть, все так хорошо потому, что во мне окончательно разорвалась связь с внешней жизнью», – написал Винсент брату… В этом письме он добавил, что уже привык к тому, что рано или поздно порвет с внешним миром. Действительно, весь его путь подводил к такому шагу: исковерканное и неполноценное детство, наполненное разочарованиями в нем родителей; юность, не менее жестокая из-за безответной любви и безуспешного поиска места в жизни; и, наконец, сознательная жизнь с мыслью окружающих о его сумасшествии и собственным осознанием невозможности жить в обществе. Принимаемый лишь проститутками из дешевых борделей, гонимый и мало понимаемый, не имеющий даже собственного пристанища, он держался лишь на братской любви, но осознавал, что очень скоро и этому придет оглушительный конец. Еще одним связующим звеном с внешним миром было творчество, замешанное на твердом убеждении в собственной правоте – он ни на йоту не изменился со времен юности, когда впервые отверг первый авторитет в живописи. Не признавая никого, Ван Гог медленно двигался собственным путем – дорогой на грани с потусторонним миром, – и именно эта твердость обеспечила ему творческое бессмертие.