Восточная стратегия. Офицерский гамбит - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Бадрак cтр.№ 65

– А почему отец порой протестовал против решений своих начальников?

– Детали я не помню, но он должен был работать на упреждение. Должен был их притеснять любыми способами, и в том числе, конечно, провокациями. Они, естественно, злились и чисто по-человечески его ненавидели. Вероятно, жаждали мести…

– А отец?

– Многое из того, что он делал, казалось ему противоестественным, оскорбительным для человеческой природы, для чести офицера государственной безопасности. Но система, созданная государственная машина была неумолима, беспринципна и невероятно точна, когда целилась.

– Почему ты мне раньше никогда об этом не рассказывала? Это как-то связано с его смертью?

Артеменко был потрясен, как ясно и просто излагает мысли его престарелая мать. Через столько лет ее способность анализировать ситуацию оставалась безупречной! Ему пришла в голову мысль, что она все это давно много раз передумала, пережевала и все не могла ни выплюнуть, ни проглотить. Эта боль всегда жила в ней, а он, болван, даже не догадывался о ней.

– Точно не знаю. Точно не скажет никто. Но я почему-то чувствую, сердцем, интуитивно осознаю, что очень даже связано. То ли оговорили его, то ли прокляли, одним словом, что-то, как говорят в народе, поделали. Но что именно, разве кто объяснит…

Она вдруг уронила голову на грудь сыну, прижалась, обмякла и притихла. У Алексея Сергеевича сжалось сердце от тоски. Как она жила вот так одна, никому ничего не говоря, не делясь ни с кем своими переживаниями? Они так долго стояли молча, и каждый из них почти точно знал, о чем думает другой. Тишина создавала уникальный аккомпанемент из эмоций и быстро меняющихся ощущений. И сын, поглаживая иссохшее, костлявое плечо матери, видел, как тусклый лучик комнатной лампочки покачивается на молодом, светлом лице его отца; ему чудилось, что отец улыбается ему из другого мира, как ободрительно улыбается ангел, помогая выбрать правильный путь в запутанной жизненной комбинации. Наконец старушка-мать оторвала свое лицо, изможденное годами и стоическим одиночеством. Только в эту минуту он увидел, насколько она на самом деле осунулась. Ему даже показалось, что это произошло за считаные мгновения.

– Пойдем пить чай, сынок.

– Пошли, – согласился он.

Они сели на старые, тесаные табуреты, и рыжий кот, привыкший быть членом семьи, тоже взобрался на табурет и уселся, проникновенно, с зеленым огоньком заглядывая в глаза своей хозяйки.

– Мама, а ты сейчас веришь в Бога? – спросил Артеменко, делая акцент на слове «сейчас». Он знал, что в молодости и мать, и отец были убежденными атеистами или, по меньшей мере, считались таковыми. А теперь сам он как-то двойственно оценивал антирелигиозную деятельность КГБ. С одной стороны, Комитет боролся против манипуляции массами людей, которые в руках религиозных лидеров становятся податливыми и готовыми на все. Это он понимал разумом, отточенным в стенах академии Советской армии. Осознавал, как представитель спецслужб. Но наряду с этим иной, незнакомый ему голос твердил из глубин естества: ведь твой отец по сути просто боролся против чужого, чуждого Бога!

Когда он задал вопрос, мать вздрогнула. Но быстро нашлась с ответом. Алексей Сергеевич почему-то подумал в этот момент, что жизнь с представителем спецслужб наложила на женщину пожизненный, неискоренимый даже годами отпечаток. И в этом они с Алей были удивительно, потрясающе похожи. Вот он, феномен образа жизни, приводящий к определенному стилю мышления и оценки происходящего.

– Знаешь, что говорил по этому поводу твой отец? Что Бога нет, он придуман, но сама идея Бога настолько укоренилась в мозгах, что стала материальной. И именно она позволяет манипулировать массами.

– И ты до сих пор придерживаешься позиции отца?

– Нет, – возразила мать твердо, и Алексей Сергеевич увидел, как эта твердость вмиг отразилась на ее облике: перед ним была не измочаленная жизнью старушка, а просто немолодая женщина, еще осанистая и горделивая, мыслящая и имеющая собственный взгляд на основные жизненные вопросы. – Я и раньше была иного мнения, просто зачем спорить с любимым человеком, которому и так тяжело… Я верю в высший разум, в космический принцип, где всем воздается по заслугам, согласно содеянному добру или злу. Бог – это та мораль, совесть, которая существует внутри нас.

– Стало быть, и отец получил свою смерть по закону справедливости? – Сын отдавал себе отчет, что этот вопрос был жестоким для матери, но крайне необходимым для него самого, чтобы раз и навсегда разобраться в том, что не раз мучительной болью отдавалось в сердце при мысли об отце.

Дыхание матери участилось, руки, в которых она держала полотенце-салфетку, задрожали, выцветшие глаза снова увлажнились.

– Да, – прошептала она приглушенным, едва слышным голосом, – он пошел против своей природы, против течения, задушил то зерно созидательного счастья, которое ему было дано при рождении. Об этом он и переживал, об этом жалел тайно, а если бы был черствый и бездушный, то, может быть, жил бы и поныне. Но он был слишком совестливый, он не мог простить себе…

– Но ведь ты ж сама сказала, что теперь с каждым годом усмирить хасидов становится все труднее. И может, настанет день, когда они тут вообще установят свои порядки, а мы, исконные жители этой земли, будем чувствовать себя не хозяевами, а гостями…

– У каждого свой Бог, сынок. Посмотри, сколько у нас религиозных течений – баптисты, адвентисты, пятидесятники, Церковь Христа, Церковь Возрождения, Свидетели Иеговы и так далее, не перечесть. Их можно сектами называть, давить и душить. Но можно мириться и жить в согласии. Если человек научится чтить чужого Бога, станет терпимее к ближнему, то все проблемы уйдут. Если нет, будет продолжение эпохи войн.

– А как же отец, разве он так думал?

– В том-то и дело, что думал. Но покорялся воле приказа, сцепив зубы, выполнял распоряжения высокого начальства. За то и сгинул…

Этот разговор, и особенно неожиданная откровенность матери, произвели сильнейшее впечатление на Алексея Сергеевича, огорошили его градом новых фактов, ему внезапно открылся непознанный доселе образ отца. Раньше этот образ был просто светлым, незапятнанным и оттого величественным, могучим, как монумент. Сейчас же на нем появилась вопиющая, пугающая фатальностью вмятина. Но страшно ему стало оттого, что в этом почти осязаемом облике отца он со щемящей тоской в сердце узрел фантастическую близость с самим собой, со своим нынешним положением сомневающегося и колеблющегося. Когда Алексей Сергеевич пытался анализировать свои мысли и вообще происходящее вокруг, он изумлялся, насколько часто теперь его мысли невольно обращались к вечным темам, к Богу, к смерти и особенно к страху исковерканной своей миссии. В последнее время он не раз заводил с Алей разговор и о Боге, и о предназначении. Настолько часто, что это показалось жене навязчивой идеей, и она отнесла ситуацию к его общей нервной усталости и необходимости отдохнуть. Но сам-то он отлично знал, что усталость тут ни при чем. Он просто запутался, ему все время мерещился перекресток с множеством ответвлений дорог, среди которых выбрать верное направление становилось все труднее. Он стал настойчиво, с привычной непоколебимостью и упорством читать о Боге, о законах Природы; как математик, пытался с циркулем и линейкой вычислить свое месторасположение в пространстве и дальнейшую жизненную траекторию. Артеменко понравилась идея его соотечественника Пригожина о самоорганизации. Еще больше приглянулась ему и любопытная мысль авторитетного хирурга и философа Амосова, обратившего внимание на многие подтверждения упорядоченности Природы. Например, на морозный узор на окне, выстраивающийся самостоятельно. Причем каждый раз по-разному. Разве не указывают эти узоры на самодостаточность Природы, на наличие в ней внутреннего механизма управления хаосом?! Со всей отчетливостью перед его глазами всплыла начертанная Амосовым фраза, навечно зафиксированная его тренированной памятью: «Наш разум – самоорганизующаяся система нейронов». Эти мысли укрепляли его пошатнувшуюся веру в себя и в дело, которому он отдавал всю энергию. И почему он раньше напряженно не думал о таких простых и в то же время вечных вещах?! «Бог есть жизнь», вспомнил Алексей Сергеевич великого Толстого. Ведь если так, тогда Природа и есть Бог, а его справедливость основывается на тех причинно-следственных связях, о которых так настойчиво твердил сподвижник Маркса. «Нельзя уйти от судьбы, другими словами, нельзя уйти от неизбежных последствий своих собственных действий», – неслышно шевеля губами, повторял он слова Энгельса ночью. Он чуть ли не с детства знал эти слова, но только сейчас они обожгли его своей неподдельной прямотой и суровой правдивостью. Он ловил себя на мысли, что его беспокойство все возрастает, усиливаясь по ночам до беспричинной стенокардии. Все, что он совершил, фиксируется на какой-то невидимой перфоленте или, скорее, какой-то совершенной программой в совершенном суперкомпьютере, и вновь вводимые действия становятся частью новых исходных данных, которые постоянно корректируют программу. И вот вся эта необозримая, гигантская многофакторность и определяет ответы Природы или Бога, неважно. Важно, что эти ответные ходы так или иначе программируют и его дальнейшие действия. Жизнь – очень упорная шахматная партия, и она теперь нагло объявила ему шах. Нет, мысленно кричал себе полковник разведки, до огульного мата он не дойдет, ни за что не допустит! Но другая, роковым вихрем рожденная где-то внутри его и теперь змеящаяся в глубине сознания мысль была не менее стойкой – она решительно намекала на то, что ресурсы его психики истощились и нужна могучая духовная опора, если только он не желает услышать приговор судьбы.