Восточная стратегия. Родом из ВДВ - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Бадрак cтр.№ 61

Тем не менее, Игорь все больше привязывался к Алексею, светловолосому земляку с серьезными серыми глазами и глубокими суждениями, в которых он часто улавливал томление ранней зрелости, смешанное с почти чуждой ему самому романтикой. Слишком многое в поведении и мироощущениях задумчивого Алексея виделось противоречивым, вызывало его недоумение и оставляло расплывчатый, словно из рассеивающегося дыма, знак вопроса. Игорь никак не мог взять в толк, как человек пришел в военное училище, не только не любя, но чувствуя явную неприязнь к армии и военной службе. С ним самим ведь ничего подобного не происходило, а полиэстетическое восприятие действительности являлось своеобразной защитной пленкой. Оно, как синтетический полимер, не пропускало в душу ничего чрезмерно чувствительного, эмоционально-сентиментального, отчего можно было бы прийти в замешательство или смятение. Неистовая радость, умиление или фатальное уныние были одинаково чуждыми ему чувствами, и он тайно радовался этому. Что же касается его странной связи со строевой подготовкой, то хотя исступленное топание по плацу под собственный счет ничуть не вдохновляло Игоря, но и не отравляло ему жизнь, как многим другим. Зато хождение ротной коробкой с зычной, надрывно взлетающей песней придавало военному построению особый блеск, напоминало о принадлежности к несокрушимой рати, власти, ради которой не грех до хрипоты драть горло. Игорь не понимал, вернее, не отдавал себе отчета в том, что именно его возбуждает: была ли это неистовая детонация энергии мужской силы, сжатой казарменными стенами, а тут в одночасье выброшенной в пространство, или здесь имел значение смысл песен, может, еще что-либо. Кроме того, это ощущение было из детства, из далекого грузинского Ахалкалаки, где его отец был заметной фигурой в части и где хорошо спетые патриотические строевые солдатские песни порой с лихвой заменяли скудные телепередачи. И всякий раз, когда пламенная песня взвивалась ввысь вихрями неподражаемых вибраций, когда звучание набирало силу, незримую, но вместе с тем явную, озорную, бесшабашную, внутри у него замирало, сердце билось громче и почему-то слезы выступали на глазах. В такие моменты перед глазами проходили в тяжелых доспехах ратные полки древнерусских воинов, летела неудержимая конница бесшабашного Буденного с шашками наголо, шел на врага уверенный танковый клин, и, наконец, рассекала небо, поражая синхронностью движений, бесподобная и несокрушимая пятерка грозных металлических соколов от конструкторского бюро Сухого. В сознании же надолго застывал отпечаток незыблемой военной удали, росла жажда самоотречения, обострялось восприятие человеческих возможностей, которые порой казались безграничными.

И все-таки, если бы Игорь мог в это время пристально и без спешки взглянуть на себя в зеркало, он, верно, удивился. На него бы смотрел осунувшийся молодой человек с серым, угрюмым лицом и горящими от возбуждения и непрестанного напряжения глазами. Так выглядит зверек, которого впускают в маленькое помещение и потом гоняют для дикой забавы с улюлюканьем и щелчками кнута. Под глазами у своего зеркального двойника Игорь обнаружил бы темные круги от непрестанного недосыпания, а руки показались бы более заскорузлыми и огрубевшими, чем у самого ярого огородника. Если бы не погоны с желтой полосой и многозначительной буквой «К», между Игорем и чернорабочим из кочегарки нашлось бы слишком мало существенных отличий. И очень хорошо, что он не обращал внимания на свое отражение в зеркале, заглядывая в него, чтобы найти на подбородке несколько некстати вылезших волосков, он просто не видел себя, не мог увидеть. Иначе он бы поразился изменившейся внешности, внезапному и стремительному взрослению. Заметил бы неуклюжую походку, как если бы обе ноги его болели, а он, превозмогая боль, старался бежать на полусогнутых ногах.

Приспосабливаясь к новой жизни с тяжелыми, порой предельными нагрузками, Игорь никогда не задумывался о причинах и цели своего пребывания в училище. И дядя, бравый полковник кафедры марксизма-ленинизма, хвалил Игоря за правильность избранного пути.

За первые, самые трудные полгода счастье оказаться в гостях у дяди выпало Игорю целых четыре раза – полковника нельзя было упрекнуть в том, что он баловал племянника. В один из таких моментов, когда Игорь опустошал вторую тарелку наваристого украинского борща, а его тетя – добрая фея – многозначительно вздыхала, дядя пророчески изрекал:

– Терпи, Игорек, это все временно. Прими как стихийное бедствие. И запомни: воздушно-десантная подготовка и тактика. Это то, что надо командиру. Тактика, чтобы командовать и понимать команды. ВДП, чтобы не угробить технику и людей при десантировании. Все! А эти глупости, разбивание кирпичей, лопание досок руками, метание саперных лопаток – это все забудь. Это ребячество, баловство! У нормальных это проходит, как только получают лейтенантские погоны. Запомни, дорогой мой, война выигрывается не лопатками и бицепсами, война выигрывается мозгами. Ты – будущий командир, так что думай! Вижу, отец будет гордиться тобой, когда в отпуске тебя увидит…

Подобный монолог, только в ином наборе слов, у дяди повторялся в каждый приход Игоря, местами менялись только предложения, иногда добавлялись несколько новых слов. Но смысл Игорю был ясен, как и неизменный сценарий короткого увольнения: плотный обед с десертом, горячая ванна и несколько часов сна, пока дядя с тетей смотрели телевизор. Затем Игорь на короткое время присоединялся к ним, но с наступлением темноты беспокойство само собой нарастало в нем. И позже, когда дядя отправлялся на прогулку с боксером, беспечно-игривым, прыгучим, повсюду развешивающим слюни, маршрут прокладывался мимо ворот училища – Игорь, естественно, был без увольнительной. И ему порой казалось, что отношение дяди к нему приблизительно такое же, как к этому душевному псу, которому видавший виды полковник, с ласковой усмешкой говаривал: «Ну, чё ты хочешь, дуралей?», когда тот пронзительно и преданно заглядывал хозяину в глаза перед прогулкой. А дуралей восторженно помахивал обрубком хвоста, смотрел, как на бога, иногда ухитрялся лизнуть шершавым языком не менее шершавую щеку пытающегося увернуться хозяина. Ради прогулки пес готов был откликаться на любую кличку, и Игорь за это-то и недолюбливал собаку – начало радости боксера означало конец его собственного короткого отрезка блаженства. Они с псом были на равных в восприятии действительности. То был период, когда Игорю сложно было судить о превратностях человеческой привязанности, и через двенадцать лет после тех тоскливых уходов в расположение роты, получив известие о смерти дяди, Игорь долго с мрачной отстраненностью размышлял об этом. Дядя сошел в могилу ровно через полгода после того, как его по старости покинул пес, до последних дней по-щенячьи любивший хозяина…

(Рязань, РВДУ, январь 1986 года)

– Ну не сволочь Утюг! Вот так взять, оставить свой кусок работы и урыть!

Алексей повернулся к Игорю, лицо его было искажено гримасой негодования. Двоим им предстояло перемыть более сотни кастрюль и не менее пяти сотен различных тарелок – от плоских металлических до маленьких фаянсовых из-под масла. В маленькой мойке клубился гадливо-удушливый пар, смешанный с кислым запахом гниения, плесени и пищевых отходов. Изъеденные грибком стены мойки наводили непроглядную тоску, и только у единственной лампочки радовала глаз обнадеживающая радужная полоска света. Игорь периодически щурился на нее, словно играя с электричеством, и каждый раз она казалась иной – то наивной, то игриво веселой.