Жизнь за трицератопса - читать онлайн книгу. Автор: Кир Булычев cтр.№ 143

И вот ножка подломилась.

А ведь давно уже не собираются за столом любители домино. Здесь пьют пиво. А ножка подломилась. Будто в знак протеста.

Вот в такой обстановке начинается третье тысячелетие.

Шел июнь, птиц стало меньше, а воробьев больше. Постаревший Удалов стоял посреди двора и не знал, куда ему деваться.

Обеда не намечалось, потому что Ксении позвонила Ираида из Гордома, которая по совместительству заведовала культурой, и вызвала ее с какой-то целью. Удалову не сказали, какая такая цель, его забыли, как старика Фирса.

По двору шел незнакомый кот наглого вида: хвост трубой, глаз подбит. При виде Удалова произнес «мяу», причем так фамильярно, что Корнелия Ивановича даже покоробило.

– Мы с тобой водку не распивали, – строго сказал он коту.

Саша Грубин выглянул из окна на первом этаже и сказал:

– Минц мне сказал, что, по его расчетам, Земля проходит сквозь космическое облако, которое резко повышает интеллектуальный уровень всех живых существ, кроме человека.

– А почему человека не повышает?

– А мы уже на пределе, – ответил Грубин. – И не исключено, что профессор прав. Я порой чувствую, что мне уже некуда умнеть.

– Это опасно, – заметил Удалов. – Они захотят взять над нами верх. И может, даже поработить.

– Ну что ты думаешь так тревожно! – возразил Грубин. – Я не вижу ничего дурного в том, что кошки или собаки станут поумнее. С умным котом мне всегда легче договориться, чтобы он не кричал под окном.

– Умные люди не могут договориться, – сказал Удалов.

Во двор вошел молодой человек, Гаврилов, меломан без определенных занятий, несчастье его матери-одиночки. Она любила повторять: «Счастья было – одна ночка, и на всю жизнь я мать-одиночка».

Был Гаврилов навеселе.

Он нес сетку с батонами. Штук пять батонов.

За Гавриловым шагали три кошки.

Словно ждали, что он им отрежет по ломтю белого хлеба.

Завидев Удалова, Гаврилов усмехнулся мягкой физиономией и изобразил радость.

– Светлый день наступил! – заявил он.

– Насосался, – заметил Грубин.

– Попрошу без намеков, – сказал Гаврилов. – Жизнь подарила мне смысл. Сколько я тебе должен, дядя Корнелий?

Фамильярность не покоробила Удалова – вся непутевая жизнь Гаврилова прошла у него на виду.

– Около семидесяти рублей, – ответил Корнелий Иванович.

Он знал сумму долга, потому что не терял надежды когда-нибудь долг получить. И старался, чтобы сумма не перевалила за сто рублей. После ста долг становится безнадежным.

– Девяносто рублей, – сказал Гаврилов. – Я проценты добавлял. А теперь держи. Подставляй свои трудовые ладони.

Растерянный невероятной щедростью Гаврилова, который никому никогда еще не отдал долга, Удалов протянул сложенные лодочкой ладони. Гаврилов забрался свободной рукой в оттопыренный карман брюк и вытащил оттуда жменю стальных рублей. Высыпал деньги в ладоши Удалову и произнес:

– Это еще не все, дядя Корнелий.

Он повторил жест. Монеты были тяжелыми, груз оттягивал руки.

– Не тяжело? – спросил Гаврилов.

От него разило дорогим виски.

Икнув, Гаврилов пошел к себе.

– Пора работать, – загадочно произнес он. – Работодатели ждут в нетерпении.

Он побрел к своим дверям, кошки – на три шага сзади.

Удалов высыпал монеты на покосившийся стол.

– Явное противоречие, – заметил Грубин. – Он же не на паперти стоял. Почему отдает не бумажками, а металлом?

Удалов принялся считать монеты, двигая их по столешнице.

– Ты заметил, что кошки зашли за ним в дверь? – спросил Грубин.

Он запустил костлявые пальцы в седеющую шевелюру. Он всегда так делает, когда думает. Говорит, что это помогает.

– Пятьдесят восемь, – сказал Удалов. – Я и на это не надеялся. У тебя пожевать чего-нибудь найдется?

– Пиво есть, – сказал Грубин. – Холодное.

– А чем закусываешь?

– Заходи, – предложил Грубин. – А где Ксения?

– Ее в Гордом попросили. Какие-то женские дела, общественность.

– Что-то она с возрастом активной стала, – заметил Грубин.

Удалов зашел к нему, сел за стол, отодвинул неработающую модель вечного двигателя – у каждого из нас есть маленькие слабости!

– Экологией интересуется, – сказал о своей жене Удалов. – Живыми существами.

– Голубей и кошек она всегда подкармливала.

– Она и сейчас подкармливает. Ксения ведь только кажется суровой. У нее суровости на меня и хватает. К остальным она добрая.

Выпили пива.

– Хорошо, что теперь стоять за ним не надо, очередей нет, – сказал Удалов.

– А мне грустно, – ответил Грубин. – Может, немцу это и приятно, а для меня любая очередь была клубом и последними известиями. Какие отношения завязывались! Какая дружба! Какие конфликты! Это как коммуналка, в ней люди сближались.

– Ага, – согласился Удалов, которому пришлось много лет прожить в коммунальной квартире. – Особенно сближались утром в очереди в туалет. Или когда конфорки на плите делили.

– Нет, с тобой каши не сваришь, – сказал Грубин. – Ты видишь в прошлом только плохое. А это неверно. Ты многое забыл. Пионерские костры, утреннюю линейку, первомайскую демонстрацию…

– Самокритику на комсомольском собрании, очередь за вонючей колбасой…

Тут подошла очередь Грубина махнуть рукой.

Наша беда в том, что воспоминания, которые должны бы быть общими – ведь вместе прожили эту жизнь, – на самом деле совершенно разные. Хоть памяти и не прикажешь, организм желает различных милостей от прошлого. Одному запомнилось дурное, потому что хорошее досталось уже в наши дни, а другой высыпал из памяти под обрыв все неприятности и видит там, позади, лишь розовую лужайку в лиловеньких цветах.

– Ты мог бы хоть в мечтах попасть на Канарские острова? – кричал Удалов.

– А я ездил в Сочи по профсоюзной путевке за тридцать процентов!

– Четыре человека в палате, гуляш на обед…

Споря, Удалов увидел, как отворилось окно комнаты Гаврилова и оттуда выскочили две кошки. Они бежали странно, рядом, как лошади в упряжке, и что-то несли между собой, сжав это пушистыми боками.

– И что могло понадобиться честным кошкам от такого бездельника? – спросил Грубин.

– Он ничего не делает бескорыстно, – заметил Удалов.

– Может, зайдем, спросим?

– Сам расскажет. Со временем. Как протратится, придет занимать, тут мы его и спросим.