Жизнь за трицератопса - читать онлайн книгу. Автор: Кир Булычев cтр.№ 115

– Не понял, – сказал Удалов и почувствовал, как ему хочется гуднуть.

– Мы должны сократить до минимума тот непроизводительный период, в ходе которого человек взрослеет, в то время как увеличиваются шансы, что он станет вовсе не тем, кем ему следовало бы стать.

Минц сорвал травинку и принялся ее грызть.

Никита Блестящий был сам слух.

– Почему надо взрослеть много лет? – задал сам себе вопрос профессор. – Надо взрослеть за три года.

– И кто же получится? Генерал мне по пояс?

– Я не так наивен, – возразил Минц. – Нам нужно, чтобы человек стал совершенно нормальным, двадцатилетним, работоспособным и даже готовым жениться.

– В пять лет жениться? Ну, тебе покажет наша милиция!

– Какая еще милиция, – заметил Минц. – Никому не нужна твоя милиция, когда все будут заниматься своим делом.

– Неужели ты уже испытал это средство? – испугался Удалов.

Беда великого ученого заключалась в том, что его изобретения и открытия далеко не всегда выполняли задуманную роль. Порой они становились катастрофически опасными для окружающих. И приходилось переизобретать изобретенное.

Удалов как представил себе шестилетних генералов, ему чуть дурно не стало.

– Все проще, – сказал профессор. – Я изготовил совершенно безвредное средство, которое ускоряет физическое развитие организма. Если дать мои порошки пятилетке, то еще через три года, а то и менее, он станет взрослым и займется своим любимым делом.

– И останется внутри дурак дураком? – предположил Удалов.

– Тебе дается три года. Так вот, за эти три года научи ребенка всему необходимому. Мы с тобой такие школы ускоренного профиля организуем, японцы будут приезжать за опытом!

– Ты меня не убедил, – сказал Удалов и закрыл глаза. Солнце пекло, но милосердно.

Никита Борисович уже не ощущал жары и томления духа. Он почувствовал, что наткнулся на большое, настоящее дело.

Стараясь не шуметь и не привлекать к себе внимания, он немного оделся и отошел к другому дереву, под которым сидела мирно выпивающая компания и говорила о футболе.

Никита Борисович незаметно присоединился к компании, а потом, познакомившись с женщиной средних лет, на которую произвел положительное впечатление, спросил у нее, показывая пальцем на двух лысых друзей, заснувших под дубом:

– Это местные?

– Как же не местные? – удивилась женщина. – Разве вы их не знаете?

– А я недавно приехал, – признался Никита Борисович. – Не успел всех узнать. Да оказался рядом с вашими земляками, и чем-то они возбудили во мне подозрение. Не жулики ли они?

Вопрос был провокационный. Разумеется, Удалов с Минцем не могли произвести впечатление жуликов. Но раздраженная женщина всегда выдает на-гора куда больше информации, чем женщина, находящаяся в состоянии покоя.

– Ах! – воскликнула женщина, которую звали Вандой Савич, и была она директором универмага на пенсии, а также женой фармацевта Савича, человека в Гусляре не последнего. С Удаловым она прожила бок о бок интересную жизнь, а к Минцу, как и все старожилы Великого Гусляра, испытывала благоговение.

– Ах! – воскликнула Ванда Савич. – Как вы посмели заподозрить Минца и Корнелия Ивановича! Вы или сумасшедший, или дурак.

– Спасибо, – вежливо ответил Никита Борисович. Он был человеком воспитанным и миловидным, женщины его любили иногда платонически, а некоторые страстно, хотя он им взаимностью не отвечал. Но успех у женщин обычно воспитывает в мужчине умение владеть собой. – Спасибо, я не дурак и не сумасшедший. Но один из ваших земляков нес какую-то псевдонаучную чушь.

– Это кто из них?

Никита показал на профессора Минца.

– Вы, молодой человек, – усмехнулась тогда Ванда, – на самом деле дурак. Потому что профессор Лев Христофорович Минц не только законная гордость нашего города, но и гордость мировой науки. Он не в состоянии нести псевдонаучную чушь, потому что его кандидатура сейчас в третий раз рассматривается Нобелевским комитетом, и лишь интриги завистников не дали ему получить заслуженную премию в позапрошлом году.

– Чего же он здесь обитает? – ухмыльнулся Никита Борисович.

– Это особый разговор, – ответила Ванда. – Могу только сказать, что и весь наш город настолько же уникальное явление в Галактике, как и Лев Христофорович.

– Разумеется, – вежливо улыбнулся Никита Борисович, не скрывая некоторого, очень легкого и простому человеку незаметного презрения и к городу, и к Минцу, и лично к Ванде Казимировне.

А зря он это сделал! Не заслужили они такого к себе отношения. И если бы Никита Борисович, милый человек, смог поглядеть в свое будущее, то от язвительных взглядов он бы наверняка отказался.

– Как хотите, – заметила Ванда Казимировна, которая поведение собеседника оценила на два с минусом, и пошла к друзьям, чтобы откушать шашлыка.

Постепенно солнце ушло за вершины деревьев, жара спала и превратилась в парное молоко, облака порозовели, купальщики стали собираться по домам.

Неудивительно, что заинтересованный Никита пошел за Минцем и таким образом попал во двор скромного двухэтажного деревянного дома № 16 на Пушкинской улице. Он выяснил, что Удалов поднялся к себе на второй этаж, а профессор Минц пошел в квартиру на первом этаже.

Так как в глубине души молодой человек уже замыслил некоторое преступление, он не стал светиться, не подошел к столу, за которым соседи Удалова играли в домино. Лишь подивился тому, что игроки сидят на таких низких скамейках, что коленки до носов достают. Он решил, что это, наверное, национальный обычай гуслярцев, а то был не обычай, а необходимость. За много лет могучие ноги домино-стола постепенно углубились в землю по крайней мере на метр, с такой силой били по ним игроки. Вот пришлось вколотить в землю и скамейки, а то играть неудобно.

Никита пришел домой, то есть в теткину еще не проданную комнату, и уселся в углу, даже телевизор не стал включать.

Он был внутренне напряжен, как тигр, который выслеживает трепетную лань, или охотник Дерсу Узала, который выслеживает тигра.

Он дожидался темноты и лихорадочно думал. Если старик профессор и в самом деле нашел средство, как определять завтрашние наклонности людей, а потом выращивать их до нужного состояния за три года, то для умного человека открываются перспективы. Но чтобы их открыть, нужно получить от толстого старикашки две вещи: во-первых, способ определять в детишках будущие специальности, а во-вторых, средство, чтобы выращивать их быстренько в нужном направлении.

Но что для этого следует сделать?

Конечно, первым побуждением Никиты Борисовича был грабеж. «Я забираюсь к нему в кабинет, благо и решетки этот тип установить не удосужился – видно, ждет, что ему через окно Нобелевку вручат, – и вытаскиваю все записки, а потом привязываю профессора к стулу и колочу его стамеской по челюсти, пока он не скажет, где средство лежит».