Пасторша - читать онлайн книгу. Автор: Ханне Эрставик cтр.№ 10

«Что касается бития палкой и рукоприкладства, пусть мне будет дозволено заметить, что я не использовал оных со среды 22 октября, что бы ни говорили арестованные финны».

Я ехала медленно. Все вокруг было открыто, полный обзор Но все равно я не могла сосредоточиться и была где-то далеко отсюда. Не могла думать ни о дороге, ни о пейзаже, ни о руле, который держала в руках. Как будто все мысли кончились навсегда. Как будто я ехала по плоской спине большого зверя, который в любой момент мог подняться и стряхнуть меня. У меня не было в жизни ни зацепки, ни точки опоры.

Но это же не так, Лив, услышала я внутренний голос маленькой разумной Лив. Ты же пастор, ты сведуща в Писании, ты окрыляешь паству. Люди приходят к тебе со своей душевной болью, и для них это общение что-то значит. Да, да. Я хотела обернуться и посмотреть в глаза этому внутреннему голосу, показать ему всю пустоту его аргументов, чтобы он сам в этом убедился и замолчал.

Я хорошо знала, что меня вполне можно заменить. Кто-то другой надел бы облачение, сидел в церковной конторе и выполнял мои функции. Другие руки могли бы раздавать облатки из пресного теста, осенять крестом грудь и лоб младенцев.

Разве ты не этого хотела, Лив, не потому ли ты все-таки стала пастором? Чтобы вырваться из тесной оболочки, разжать эти тиски. Чтобы не было так, как во время работы над диссертацией, — когда сжимало виски и слова теряли реальность.

Ведь так оно и происходило, тогда в Германии, год тому назад. Все постепенно выхолащивалось, как будто я ехала сквозь туннель, который все время сужался и наконец совсем сошел на нет. Слова стали такими резкими, что потеряли смысл, они не могли выразить самое важное. Потому что это важное было круглым и подвижным и ускользало, а слова в моей диссертации — слишком узкими, угловатыми, и поэтому из них исчезло все, что имело значение и смысл.

А потом случилась беда с Кристианой. И я уехала сюда.

Я сделала последний поворот на пути в город. Издалека было видно, как он был спроектирован. Сначала разложили на столе большой лист бумаги и нарисовали на нем линии. А потом начали копать землю, линии стали улицами, а план — реальностью.

Язык — реальность. Так же, как и пастор, который бил людей палкой, рукой. Все это попытки пробиться к смыслу. Как маленькое сердечко на ее руке, стрелка с вымпелом. Оно было выжжено, но не помогло, не оживило и не согрело.

Я встала на обочине, потом въехала в гараж. Открыла дверцу машины, спустила на землю ногу и попала во что-то холодное, в воду. Видно, растаял снег, лежавший здесь всю зиму. Было холодно до боли. Я выхватила ключ из зажигания и вскочила на небольшой сугроб. Потом пошла к дому по протоптанной тропинке. Монотонно гремела музыка.

Окна в комнате Майи были занавешены. Я представила себе, как она лежит в постели в своей комнате с темно-красными гардинами, красными стенами и картинами в рамках золотистого или черного цвета, с изображениями богов самых различных религий.

Я вспомнила, как она в первый раз показывала мне свою комнату. Наверно, хотела меня испытать. Она смотрела на меня и крутила кольцо на большом пальце руки. А потом упала на кровать, уставилась в потолок и заявила, что красный цвет связывает всех людей и все веры, что это цвет крови и что именно поэтому она так окрасила стены.

Я представляла себе Майю в красной комнате, посреди громкой музыки, грохота и плавного потока, который не останавливался ни на секунду, чтобы перевести дух. Я видела, как она лежит на кровати, на лиловом лоскутном одеяле, которое сама шила всю зиму.

Сначала она разложила на полу в гостиной лоскуты материи — лиловые, сине-лиловые и красно-фиолетовые. И сказала, что специально разбросала их так, чтобы быть уверенной, что не получится никакой системы. Я не стала возражать, не сказала, что она сама себе противоречит, а просто нагнулась и потрогала блестящие лоскутки. Некоторые были из парчи, другие — с золотой нитью, третьи — матовые, четвертые — с серебром. У меня закружилась голова, когда я смотрела на них, как будто узор был особым миром, который затягивал меня, и я боялась туда упасть.

Упасть и снова попасть в Германию, в мастерскую Кристианы, уставленную ящиками и коробками с кусками ткани и масками. Куклы — большие и маленькие — лежали сверху на коробках, висели на стенах или свешивались с потолка. А еще реквизит, мебель, миниатюры, маленькие набивные стулья и столы, кровати, щетки для волос, игрушечная еда из пластмассы и фарфора. Здесь же она сшила и мою столу; должно быть, работала несколько дней или ночей, ведь она спала очень мало; она как-то упомянула это вскользь, но я невнимательно слушала и не помню, что именно она сказала. Средняя часть столы была так же сделана из лоскутов, как и одеяло Майи, только из светлых, почти белых, бледно-зеленых, голубых и лиловых.

Нет, не надо падать, подумала я, надо остаться здесь, потрогать одеяло, побродить по комнатам и поболтать о чем-нибудь.

— Мне это напоминает поморов, — сказала я тогда Майе, когда мы с ней были в гостиной вдвоем, — поморскую торговлю. Это было очень давно. Поморы привозили с собой такие ткани. — Я посмотрела на лоскут в своих руках — он был темно-синий. — Может, они были и у тебя в роду.

Мы взглянули друг на друга и улыбнулись. Нанна родила Майю в шестнадцать лет, ее отец был наполовину финном, наполовину русским, они собирались пожениться и родить двенадцать детей, но он взял и исчез, перед самым рождением Майи, и Нанна никогда больше о нем не слышала.

Я стояла на крыльце дома и держалась за дверную ручку, но не входила, а продолжала стоять, слушая грохочущую музыку и переминаясь с ноги на ногу в мокрых ботинках. Подошвы оставляли зигзагообразные следы, и я вдруг вспомнила ткачиху из книжки «Мио, мой Мио», которую я читала Лиллен. Как она вставила в пальто Мио, латая дырку, кусочек своей волшебной ткани. И когда он потом выворачивал пальто наизнанку, то становился невидимым. Так он выбрался из ловушки и вступил с рыцарем Като в поединок, ставший для Като последним. Эх, если бы я могла вшить волшебный лоскуток в одеяло Майи. Разве не это же пыталась сделать Кристиана, разве не хотела она вшить такой же кусочек в мою столу? Так, чтобы я сумела помочь ей в бою? Но в своем последнем бою она все равно обошлась без меня, меня там не было, и я не помогла ей.

Синяя кукла двигается в круге света в темной комнате. Девушка там, в рыбацком поселке, не была куклой. И Кристиана тоже не была. Я представила себе все зазоры, промежуточные слои — между людьми, между одетым в черное кукловодом, куклой и комнатой, в которой мы все сидели и смотрели.

А теперь вот Майя. Я видела, как она лежит на кровати, на спине, посреди громкой музыки. Казалось, что кровать начала вращаться, что я смотрю на нее сверху, а кровать крутится все быстрее, быстрее и становится все меньше и меньше и падает. Я с трудом удержалась, чтобы не рвануть дверь и не ворваться в комнату, чтобы не дать Майе исчезнуть.

Я подошла к двери и постучала два раза, пробиваясь сквозь музыку. Я слышала стук своего сердца.

— В чем дело? — раздался ее голос.