Платит последний - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Некрасова cтр.№ 71

Еще с четверть часа ждали молча.

— Скучно. У тебя музычки какой-нибудь нет? — беззаботно спросил Кудинкин, чтобы позлить Брехунца, и в этот момент послышались далекие удары по железу.

— Приехали. Сейчас тебе сыграют музычку, — злорадно сказал Брехунец.

Кудинкин залепил ему рот липкой лентой и пошел открывать.

Стальная дверь ныла и дребезжала. Судя по всему, в нее колотили каблуком. Кудинкин поднялся по крутой металлической лестнице с рифлеными ступеньками. Заканчивалась лестница площадкой, маленькой, на ширину распаха двери. Опер глянул вниз и от всей души пожелал, чтобы того, кто будет отсюда падать, звали не Кирилл Алексеевич Кудинкин. От гула ударов у него заложило уши. Засов толщиной в палец начал прогибаться. Бивший в дверь был очень здоровым человеком. Через несколько секунд ему предстояло стать очень больным. Кудинкин не собирался церемониться: быки есть быки, либо ты их, либо они тебя.

Если драка длится долго, то это, скорее всего, или спортивное соревнование, или дерутся женщины. А мужская драка насмерть мгновенна, подла и совершенно незрелищна.

Кудинкин поймал паузу между ударами, отодвинул засов и резко распахнул дверь. Как он и думал, стучавший повернулся к двери спиной и бил назад каблуком, как жеребец копытом. Следующий удар пришелся в пустоту. Потерявший равновесие бык нелепо замахал руками, Кудинкин схватил его за ударную ногу и дернул. Килограммов сто двадцать человеческого мяса загремели по лестнице, какая-то выпавшая железка отдельно пересчитала ступеньки. Пистолет, наверное. Кудинкин не стал отвлекаться на сбор трофеев.

Следом за неудачливым быком на порог шагнул другой, руки у него были в карманах — не успел ничего понять. Кудинкин изо всех сил ударил его дверью и, судя по звуку, попал в голову. Дверь отскочила, как на пружине, и опять раскрылась настежь. Бык устоял на ногах, но колени у него подкашивались. Вцепившись в отвороты его куртки, Кудинкин и этого отправил считать ступени.

А потом он сплоховал. У входа в подвал будто в кошмаре возник третий человек, маленький, ростом не выше самого Кудинкина. Секундой раньше опер не мог разглядеть его за спиной плечистого быка. Человек стоял грамотно, под удар дверью не совался, а спокойно себе выволакивал из кармана пальто пистолет. Кудинкин еще успевал спрятаться за дверью. А он вместо этого дернулся за своим пистолетом, понял, что не успеет, и грудью кинулся на преступника. Одна мысль владела им: не обосраться бы!

«Грудью кинулся на преступника» — это звучит красиво, это я оставлю. Хотя и своевременную мысль Кудинкина нельзя вычеркивать из моего правдивого повествования. Как милиционер с большим практическим стажем, Кудинкин трусил отчаянно. Надетый под рубашку легкий Трехдюймовочкин бронежилет мог спасти далеко не от каждой пули. Другое дело, что бегом вообще ни от какой пули не спасешься. Кудинкин, забыв о своей репутации крутого опера, кинулся на прорыв с теми же чувствами, какие испытывает загнанный в угол кролик.

Весь мир Кудинкина с его тридцатью двумя прожитыми годами, любовью к Трехдюймовочке и мечтой о домике в Опалихе готов был исчезнуть в черной дыре пистолетного дула. Дуло смотрело ему прямо в лицо. Кудинкин летел к нему в прыжке очень долго, секунды две. Пистолет выпускает за это время три-четыре пули, а если он автоматический, то все двадцать. Это ужасающе много для одного Кудинкина. Он летел к своему убийце и думал, что домик в Опалихе — непозволительная роскошь. Живут же люди без домиков. Было непередаваемо жалко Ольгу, которую, конечно же, никто не поймет и не полюбит так, как понимал и любил ее он, Кудинкин.

А потом Кудинкин долетел, схватил врага за тонкое запястье и вывернул за спину слабую руку, покрытую старческими веснушками. Как и положено реагировать на этот прием, старик выпустил пистолет и согнулся крючком. Кудинкин безжалостно заковал его в наручники и залепил глаза прихваченной из брехунцовской конторы липкой лентой.

— Я тебя все равно срисовал, козлина, — спокойно сказал старик. — Если отпустишь меня сейчас же, умрешь без мук и детишек твоих не трону, слово даю.

Не говоря дурного, Кудинкин отвел старинушку на площадку лестницы и приковал его к перилам, а сам отошел на то место, с которого старик в него целился. Лампы под потолком подвала били Кудинкину в глаза, лицо старика против света казалось черным.

— Врешь, не видал ты меня. Если ветераны будут врать, чего в таком случае ожидать от молодежи?! — огорченно сказал Кудинкин, возвращаясь к старику.

Само собой, Кудинкину было интересно, что помешало его убить. Он осмотрел отнятый «ТТ» и с изумлением убедился, что, в общем, ничего не мешало. Старик просто забыл дослать патрон в патронник. У Кудинкина еще тряслись руки, каждый нерв ныл, как будто по нему пропустили ток. Интересно: если он, чуть не обгадившись от страха, вышел победителем и как бы даже героем, то что в таком случае испытывал побежденный?!

— Ты знаешь, кто я? — с угрозой спросил старик.

— А как же. Патриа о муэртэ, вива, Фидель… Не надо, не унижайся, — сказал Кудинкин, борясь с желанием распахнуть пальто старого вора и пощупать брюки у него между ног. Если Фидель обгадился, он уж точно из кожи вон вылезет, чтобы найти и убить свидетеля своего позора.

Один из валявшихся под лестницей быков поднялся на четвереньки. Кудинкин скоренько сбежал к нему и добавил ногой в подбородок. Пощупал пульс на шее у второго — жив.

С этими быками была серьезная проблема: положим, сейчас их можно сковать, но потом они очнутся, и как тогда снять наручники? Не оставлять же им Ольгины, дареные, да и собственные наручники Кудинкина числились за ним на службе. Кудинкин поснимал с быков поясные ремни и связал им руки двойной ментовской петлей, придуманной в те годы, когда считалось, что наручники унижают человеческое достоинство советского преступника. Потом он уложил поверженных врагов в неприличную позу «69» и примотал друг к другу липкой лентой.

По ходу дела он исследовал карманы быков. Один, по водительским правам Коржов, был, очевидно, бригадиром Фиделя Коржиком. У второго документов не оказалось. Само собой, эти законопослушные граждане подстраховались уже потершимися на сгибах заявлениями, что, мол, пистолет я только что нашел на улице и несу сдавать в милицию. Кудинкин с большим удовольствием эти заявления прикарманил, чтобы после сжечь, а пистолеты разрядил и прилепил каждому к предплечью. Наконец, он для завершения картины заклеил быкам глаза. Нечего пялиться.

— Шустрый ты пацанчик, — не без симпатии сказал Фидель, прислушиваясь к треску сматываемой с рулона липкой ленты. Он, конечно, догадывался, чем занимается Кудинкин, и оставил всякую надежду на помощь быков. — Ты чей?

— Да я из милиции, — отчего-то потупившись, признался Кудинкин. — На вас поступило заявление от гражданина Брехунца. Пишет, что вымогательством занимаетесь.

До сего момента Фидель вел себя в целом разумно, если не считать того, что едва не выбил Кудинкину мозги из пистолета. Но тут он взвыл и, по-старчески брызгая слюной, выдал пятиминутный монолог. Печатными словами в нем были «мент поганый», «все равно достану» и «Брехунец» в сочетании со всяческими угрозами. «Кишки на карандаш намотаю» показалась Кудинкину самой гуманной. Впрочем, Фидель плелся за ним как миленький, помня, что сопротивление властям до добра не доводит. Они вошли к заскучавшему Брехунцу, и Кудинкин заботливо усадил Фиделя на стул.