Платит последний - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Некрасова cтр.№ 13

Если честно, она уже и не знала, кого любит сама. Отучили. Полчаса назад была уверена, что любит Вадима, а сейчас — пустота. Когда-то любила Ивашникова. Вот ведь ничего или почти ничего у них не было, а Боже ты мой, каждую минуту с ним помнит. Как она стояла в тазу синюшным цыпленком, а он поливал ее из лейки. Как свитер ему стирала, замызганный свитер, пахнущий Ивашниковым, и зарывалась в него лицом, и не решалась опустить в воду, потому что вода смоет запах…

Парамонов догнал ее уже за дверью, на ступеньках, и стал вырывать чемодан. Оставив распахнутой дверцу машины, к ним бежал Ивашников. Было ясно, что сначала он двинет Парамонову, а потом начнет интеллигентно разбираться. Лидия ощутила укол неуместного бабского счастья: из-за нее никогда еще не дрались, а хотелось.

Ивашников перехватил их на нижней ступеньке и тоже вцепился в ручку чемодана.

— Еще один?! — изумленно выдохнул Парамонов. Чемодан он тут же бросил и без размаха коротко ударил Ивашникова в подбородок. Нет, попытался ударить. Ивашников экономно отшатнулся и, кажется, сделал противнику подножку. Вскинув руки, Парамонов слетел со ступеньки плашмя, как фанерный.

— Герой, — осуждающе сказала Лидия, потому что женщине положено осуждать драку. — Справился. А ему без малого полтинник.

— Да я автоматически, — оправдался Ивашников, за шиворот поднимая Парамонова. Голова у него болталась. — Вставай, Серега. Проснись и пой.

Закинув руку Парамонова себе на плечо, Ивашников потащил его к стоянке.

— Какая его машина?

— «Девятка», — сказала Лидия. — Колька, ну что ты с ним, как с пьяным?

— А что, так его бросить? Мы у суда, — назидательно произнес Ивашников. — Объявится ментура — всем впаяют по десять суток.

Ментура не объявилась. Пришедший в себя Парамонов сам сел за руль и сказал, шмыгая расквашенным носом:

— Воркуй, голубица. Только подмойся после борца.

Лидия отвесила ему пощечину, и с этим Парамонов уехал.

— Мои планы изменились, — сказала она Ивашникову. — Поехали к тебе. Мой муж женат на моем отце, а любовник сволочь. Мне негде жить, Колька.

Первые за неделю сто грамм Бирюк принял еще на лестнице в мэрии, между куплетами «Гоп-стопа». Конкуренты-неудачники остались дожидаться лифта и не могли видеть, как он приложился к серебряной карманной фляжке. Поэтому Бирюк завопил: «Ваше здоровье!» — чтобы хоть услышали. Теперь он был уверен, что каждый из них, кроме, может быть, тихаря Станюковича, станет рассказывать, что Бирюк совсем забыковал: поет в мэрии блатные песни и пьет на ходу. Разговоров им хватит на месяц: в офисе, в ресторане за ужином, в сауне, на охоте… А Бирюку только это и нужно.

Справедливости ради надо заметить, что Бирюк с отличием окончил МГИМО и в свои двадцать пять лет совершил несколько миллионных сделок, правда, не без подачи отца-дипломата. При этом он ухитрялся сохранять имидж неуправляемого придурка, которого стоит побаиваться. Конечно, доверия такой партнер ни у кого не вызывал, но пока Бирюк действовал в спарке с отцом, это и не требовалось. Доверие вызывал отец. А обязанностью Бирюка было вызывать опасение, чтобы конкуренты кидались врассыпную, а партнерам в голову не приходило обманывать Бирючий дуэт.

Как государственный служащий, Бирюк-старший не мог открыто участвовать в бизнесе и, по мнению сына, бездарно откачивал деньги на зарубежные счета. Младшему Бирюку оставались гроши (опять же по его мнению): еле наскреб полмиллиона баксов на коттедж, который оказался чуть ли не самым бедным в поселке.

В общем, кем-кем, а придурком Бирюк не был. А вот неуправляемость имела место. Мало того, Бирюк свою неуправляемость холил и лелеял, поскольку она поддерживала его образ придурка. В конце концов он сам перестал различать, когда чудит нарочно, а когда потому, что не может с собой совладать.

На конкурсе в мэрии Бирюк заявлял четыре миллиона и по скромности этого запроса оказался четвертым после Ивашникова, Станюковича и фирмы «Партия». То есть победа ему ни в коем случае не светила. Бирюк решил, что это подходящий случай еще раз показать всем, какой он придурок, и сделал вид, что обиделся на Ивашникова. По логике-то, если обижаться, то на всех троих, но какая у придурка логика?! И Бирюк, остро жалея, что его не слышит задержавшийся у вице-мэра Ивашников, объявил: «Блатная народная песня «Гоп-стоп». Исполняется по заказу Коленьки Ивашникова из окружного морга!» Плохо знавшие Бирюка бизнесмены сделали вид, что ничего не слышали, хорошо знавшие переглядывались и хихикали. Они тоже не верили, что он это всерьез. А Бирюк распалялся! «Типерь аправдаваца поздна, па-асматри на неба, па-асматри на звезды, взглядом, бля, тверезым, ты видишь это все в паследний раз!»

Честно сказать, Бирюку эта песня не нравилась. Там урки убивают женщину, а он женщин любил и считал, что их всегда найдется на что употребить без кровопролития. Поэтому, распевая «Гоп-стоп», он старался представить себе, что это не женщину убивают, а Ивашникова. Ивашникова было не жалко. Мало того, перелив в себя содержимое серебряной фляжки, Бирюк почувствовал, что ненавидит Ивашникова.

За городом снег уже лег, но прогретая за лето земля помаленьку его подтапливала, и даже птицы продавливали тонкий покров, оставляя черные следы. По такому вот недолгому снегу хорошо охотиться. Ездить по нему на снегокате — дурь полная. Но Бирюк, начав валять дурака в мэрии, не мог остановиться. Ему хотелось поездить на снегокате, и Максу с Толиком, его телохранителю и водителю, нечего было возразить на законное желание босса.

База была мидовская. Когда-то Бирюка принимали здесь как сына своего отца, и он скорее воображал, чем ощущал некоторую свою второсортность. «Член семьи» это еще не «контингент», а только половинка. Теперь ветровое стекло его джипа украшали картонки с надписями «Проезд всюду», а в кармане лежало, само собой, удостоверение помощника депутата и вещь куда более редкая — жетон работника угрозыска, выданный официально. Другое дело, что на жетоне были с милицейским юмором выбиты цифры 007, как у Джеймса Бонда. Этот кусок анодированного алюминия обошелся Бирюку в десять тысяч долларов, пожертвованных на оснащение ментовки техникой.

Жетоном Бирюк помахал перед носом взявшего под козырек сержанта и, едва дождавшись, когда откроются ворота, приказал Толику гнать напрямую. Получилось не так лихо, как было задумано. Джип кидало, особенно когда въезжали на клумбы, и Бирюк не мог попасть горлышком бутылки в стакан. Пить прямо из горлышка было бы неосмотрительно. Совсем недавно Бирюку вставили выбитый именно таким образом зуб.

У ангара с техникой покачивались на воде еще не убранные на зиму катера. Выставив на газету что-то кем-то недоеденное в казенных тарелках, расслаблялись механики. Углы газеты были прижаты стаканами, а бутылку они, понятно, спрятали. Бирюк любил жучить персонал, но сейчас подумал с пониманием, что механикам больше нечего делать, кроме как пить. На катерах уже никто не катается, а опробовать снегокаты еще никому не пришло в голову. Он понял, что будет первым в сезоне, и под ложечкой приятно засосало. Бирюк просто не мог не быть первым. Он заболевал, если оказывался не первым. Был в его фирме исполнительный директор, который часто обыгрывал Бирюка в «очко», так Бирюк его уволил. Зная эту особенность Бирючьего характера, можно понять, что выигрыш Ивашникова был ему как кость в горле. Выиграть конкурс должен был он, Бирюк! А если Ивашников предложил мэрии более выгодные условия, так Ивашников и виноват. Собака на сене этот Ивашников: он, видите ли, три миллиона заявил, когда все заявляли по четыре-пять! Сам не ам и другим не дам.