Глаза Клеопатры - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Миронова cтр.№ 17

Она подняла на него безмятежный взгляд юродивой и принялась объяснять, что если иголка качается взад-вперед, или, как она говорила, «от тела к телу», творог можно есть, а если из стороны в сторону («мимо тела»), тогда нельзя. По словам Дуси, то же самое Галина Петровна проделывала и с одеждой, уверяя, что, если иголка идет «мимо тела», вещь надевать нельзя.

Никита послушал весь этот бред, посмотрел в ее невидящие, как будто застланные безумием глаза…

— Делай как знаешь, — тяжело вздохнул он. — Продукты тебе будут привозить.

Он нанял ей профессиональную сиделку, заранее предупредив о странностях будущей подопечной. Сиделке было все равно. Она приходила через день, готовила, убирала, пыталась кормить — с переменным успехом — и аккуратно раз в неделю докладывала Никите по телефону, как обстоят дела. И получала деньги.

— Ну вот, теперь ты все знаешь, — закончил он свой рассказ.

— Ты их совсем не любишь? — вдруг спросила Нина.

Сам Никита никогда не ставил вопрос подобным образом, но ответ дался ему легко.

— Нет, совсем не люблю. Я даже не знаю, как бы я тогда выжил, если бы не бабушка. Бабушка у меня была замечательная. Как теперь сказали бы: «просто супер».

— Расскажи мне о ней, — попросила Нина. — Ты не устал?

— Нет, не устал. О бабушке я могу говорить часами.

Он обнял ее за плечи, и они повернули в обратную сторону, к морю.

Своего деда Никита никогда не видел, его репрессировали в 1938 году.

— Мой дед был учеником Дмитрия Николаевича Прянишникова. Слыхала о таком? — спросил Никита.

— Нет, — призналась Нина. — Знаю, что улица его именем названа, но я там никогда не бывала.

— Это был великий ученый, основатель учения о физиологии растений. Донес на деда один мерзавец. Ему приглянулась подготовленная дедом, но еще не защищенная диссертация. А знаешь, что странно? — вдруг спохватился Никита. — В этой истории тоже фигурирует собачка. У бабушки была собачка. Маленькая такая, карликовый пинчер. Их никто всерьез не принимает.

— Я всех собак принимаю всерьез.

— Ну ладно, — согласился он, — не в этом суть. Хотя ты права, эту собачку следовало принимать всерьез. Ее звали Мухой, она была… девочкой.

— Можешь смело назвать ее сучкой. Это вполне приличное слово, когда речь идет о собаках.

— Ладно, ладно. Так вот, эта сучка Муха… Ее, казалось бы, соплей перешибешь, но она жутко невзлюбила одного дедова сослуживца. Он бывал у них в доме, считался своим человеком… И никто ни о чем не догадывался, кроме Мухи. Она на него гавкала. Бабушка поняла, что к чему, когда было уже слишком поздно…

Никита стал рассказывать историю, как ее не раз рассказывала ему бабушка.

Бабушку звали как великую княгиню — Елизаветой Федоровной. Всю свою жизнь Никита свято верил, что великая княгиня должна выглядеть, одеваться, говорить и действовать именно так, как его бабушка.

Когда за дедом пришли, он попросил разрешения попрощаться с женой, обнял ее и шепнул на ухо: «Уходи, спасай детей. Меня не ищи». Когда его увели, бабушка словно окаменела. Как говорила сама бабушка, она превратилась в «каменного гостя».

Первым делом бабушка отравила Муху: накормила ее сахаром, смешанным с люминалом. Возможно, хватило бы и этого, но, когда Муха заснула, бабушка для верности сделала ей укол морфия. Морфий у нее хранился на всякий случай с тех пор, как за год до этого она ухаживала за умиравшим от саркомы свекром. Свекор умер, а лекарства остались. И «всякий случай» настал. Бабушка не могла взять свою любимицу с собой.

Она собрала свои и детские вещи, не снесенные в Торгсин [1] драгоценности, все, что потом можно было бы продать или обменять. Взяла она и дедовы бумаги, черновики диссертации, почему-то не заинтересовавшие чекистов. Бабушка знала: работа для деда — такое же дитя, как его родные дети. Потом она разбудила и одела детей — шестилетнюю Машеньку и полуторагодовалого Игоря, отца Никиты.

Они покинули квартиру в доме дореволюционной постройки в Кривоколенном переулке. Просто ушли среди ночи. Многие бабушкины знакомые впоследствии ужасались: как это она могла бросить московскую квартиру и прописку? Бабушка лишь усмехалась в ответ. Своим бегством она спасла жизнь себе и детям.

И не только им. Был в Москве еще один человек, которого бабушка обязана была спасти, — свекровь, мать деда. Она вышла из дома зимней ночью, в одной руке чемодан, в другой — сын Игорь. Еще у нее было два узла через плечо, а рядом Машенька тащила на санках остальную поклажу. Так они добрались до квартиры свекрови на Маросейке. Со старухой пришлось нелегко, весть об аресте сына чуть не убила ее, и она решительно отказывалась уезжать. Хотела бежать куда-то, стучаться в какие-то двери, посылать запросы, писать Сталину… Бабушка, уж на что «каменный гость», еле-еле сумела ее уломать.

Больше у бабушки никого не было. «К счастью», — говорила она сама. Тогда это считалось счастьем. Летом 1918 года, когда бабушке было десять лет, ее отец случайно попал в Петрограде в какую-то облаву. Его взяли в заложники и расстреляли после убийства Урицкого. Мать умерла уже в Москве в 1920-м от голодного тифа. Еще у бабушки были старшие братья, но они в Гражданскую войну сражались на стороне белых и то ли погибли, то ли эмигрировали. Никаких сведений о них она не имела. Бабушку растила тетя, сестра ее матери, но отношения в семье не сложились. Тетя вышла замуж за какого-то советского хозяйственника. Юной бабушке он не нравился, и она, поступив в московский ИФЛИ, ушла в общежитие. Тетина история тоже окончилась печально: хозяйственник проворовался, его посадили, а тетя, особа слабохарактерная и экзальтированная, отравилась уксусной эссенцией. За ее гробом шла только бабушка. Детей с хозяйственником тетя, к счастью, не прижила.

Утром, больше похожим на ночь, бабушка с детьми и свекровью отправилась на вокзал. Уехать из Москвы в те годы было непросто. Бабушка, пользуясь электричками, сумела добраться до Твери, а оттуда пароходом до маленького волжского города Вольска под Саратовом. У Елены Николаевны, матери деда, там жили двоюродные тетки.

Когда-то у теток в Вольске был свой дом, один из лучших в городе, но его реквизировали под приют для беспризорных, а самих теток выселили в крошечный полуразвалившийся флигелек. Они начали преподавать беспризорникам, и на какое-то время советская власть оставила их в покое.

Во флигельке было страшно тесно, и все-таки в нем разместились и Елена Николаевна, и ее невестка, и двое внуков. Обе женщины тоже пошли учить беспризорных детей, это давало возможность хотя бы не умереть с голоду. И все было бы хорошо, но бабушка, наученная горьким опытом, внимательно следила за новостями. В конце августа тридцать девятого года, когда было подписано соглашение между СССР и Германией, она объявила всем остальным обитателям флигелька, что надо собираться и ехать дальше, потому что будет война с немцем.