Проводим исследование предельной скорости.
Запрещено.
Мой приказ.
Запрещено.
Приказ Мирового Совета.
Нет подтверждения.
Тепло, тепло, горячо?
Тебе самому хочется превысить разрешённую скорость?
Кажется, это не Ник. Это я.
Всегда.
Превышай.
Выполняю.
Плазму сдуло с обшивки. Шар планеты крутанулся, обращаясь
плоскостью, надвигаясь. И — тихо, тихо, как тогда, при вхождении в Тень,
корабль прошептал мне:
Видишь — как всё просто?
Действительно — просто…
Мы неслись над океаном. Уже невысоко — в двух-трёх
километрах. Плясали белые буруны волн — океан не хотел примиряться с
геометрически безупречными материками, он всё гнал и гнал на берег свои войска…
А преследователи исчезли, отстали, затерялись в своих инструкциях и запретах,
не способных победить единственное слово «хочешь?».
Мы — хотели.
Капитан, приготовьтесь к десантированию.
Это Ник Ример знает, как готовиться. Не я.
Лёгкий смешок.
Фраза не несёт смысловой нагрузки. Дань традиции.
А что будешь делать ты?
Маневрировать. Боевые действия без пилота запрещены.
Ты сможешь уйти?
Полёт без пилота запрещён.
Вот и всё. Короткая автоэпитафия. Наверное, я должен
почувствовать жалость к кораблю?
Не получается. Разум, не способный поверить в себя,
довольствующийся игрой во всемогущество, — недостоин жалости.
Спасибо за откровенность. Это смешно — чувствовать презрение
от порождения собственной мысли. Я обдумаю этот вопрос… Десантирование,
капитан.
На миг я решил, что скаут оборудован обычной катапультой.
Кресло провалилось в расступившуюся обшивку, понеслось вниз. Ветра не было —
упругая стена возникла вокруг. Стабилизация была идеальной, кресло падало без
вращения.
Подо мной раскинулся берег, знакомые купола и башня
интерната. Вверху таял скаут.
Так. Хорошо. А где же парашют?
Земля неумолимо приближалась. Я задёргался, пытаясь
выбраться из кресла. Руки сами поползли на поиски ремней, которых тут отродясь
не водилось. Зерно, которое я сжимал мёртвой хваткой, мешало, но выпустить его
не было сил. Ремни… да где же они… Рефлексы быстрее разума, я пытался
отстегнуться и выброситься из кресла, как при катапультировании из истребителя.
Да что же я делаю, парашюта у меня всё равно нет!
Я не гарантирую восстановление твоего тела, — шепнул
куалькуа.
Заснеженная поверхность надвигалась так быстро, словно я
падал с дополнительным ускорением. Возможно, так оно и было. Неплохо для
реального десанта… но как Геометры гасят энергию падения? Двигатели? Парашюты?
Крыло? Моральная стойкость?
Сами собой вспомнились все реальные и нереальные байки,
ходившие среди пилотов. Лётчик, упавший на снежный склон, лётчик, упавший на
вспаханное поле, лётчик, упавший в стог сена…
Родина надвигалась. Её гостеприимство обещало быть коротким,
но энергичным.
Страх прошёл. Разом. Дрогнул, растворился в бескрайнем небе.
Я уже падал. Так… именно так… Пристёгнутый к креслу,
беспомощный… потерявший сознание от холода и удушья. И снежная целина подо мной
была так же рада встрече, как сейчас — Родина Геометров.
Мне не страшно.
Я уже умирал.
И знаю, как жарко любит родная земля.
…Кресло вздулось, набухло упругим шаром, закутывая меня с
головой. Удар — но лёгкий, едва ощутимый. И сразу же свет.
Мягкая оболочка исчезла, лопнула. Я упал лицом в снег. В
воздухе кружились, оседая, крошечные клочки.
Это что же — обычный надувной амортизатор при падении с
двухкилометровой высоты? Нет, конечно. Невозможно. Помогло бы не больше, чем
гидравлический затвор героям Жюля Верна, отправившимся из пушки на Луну. А
кресло ухитрилось поглотить всю энергию падения… Какие-то поля. Амортизационный
кокон.
Немного заложило уши. А так — ничего. Лёгкий, даже приятный
морозец, чистое небо… Я встал, стряхнул с головы обрывок тонкой невесомой
ткани. Сказал — голос донёсся из невообразимой дали:
— В сорочке родился.
До интерната оставалось километра два. Я попытался
представить, могли или нет заметить моё падение.
Весьма вероятно. Если, конечно, в падении я не был невидим.
Если эта процедура предназначена для скрытого проникновения на чужие планеты —
то вполне вероятно.
Устилавшие снег обрывки тем временем исчезали. Да, зарывать
парашюты не придётся.
Будем прятаться сами. Можно добраться до транспортной кабины
и попробовать вторично угнать скаут…
Или — ну его к чёрту? Размахнуться, вышвырнуть Зерно… а
может быть, бережно зарыть его на невообразимом Поле Чудес. И идти сдаваться.
Зерно пылало в ладони. Я торопливо прикрыл его. Негромко
сказал:
— Крекс, фекс, пекс… Тебя зарыть?
Огненный кусочек Тени молчал. Он не привык отвечать. И Ник
Ример тоже затаился.
— Ты ведь нам нужно, — сказал я. — Ну пойми…. И ты, Ник…
вы-то живёте, и вас голыми руками не взять. А Землю никто не защитит. Кроме
меня — никто.
Они молчали — потому что боги не снисходят до людей, а
мёртвым очень трудно спорить с живыми.
Высоко в небе родился — и ушёл за горизонт звук. За моим
кораблём спешила погоня.
— Будем считать знаком… — сказал я. — Будем считать
разрешением… Куалькуа, я смогу пролежать под снегом до темноты? Обеспечишь
тепло?
Да.
Коротко и по-деловому. Я окинул подозрительным взглядом
снег. Уже никаких следов, кроме вмятины под ногами, где спасший меня
амортизационный кокон коснулся земли. Опустившись на колени, я стал зарываться
в сухой рассыпчатый снег. Глубже… до самой земли. Не знаю, как это выглядело со
стороны, но всё лучше, чем торчать на чистой белизне.
Куалькуа не подвёл. Холода я и впрямь не чувствовал. Только
стучало сердце — так, что, пожалуй, не уснёшь, и кожа горела. Симбионт не стал
отращивать на мне шерсть, чего я втайне опасался, а просто увеличил кровоток.
Ну и, похоже, усилил выделение тепла. Вот она, лучшая диета, лежать в снегу. К
вечеру сожгу килограмма три собственной плоти…