Лук Будды - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Таск cтр.№ 24

– Где там наша коза? – спросила Агнешка.

– Вон она. – Джанг помахал рукой дочке, скакавшей под водопадом. Агнешка подтянула острые колени к подбородку– угловатый подросток с облупившимся носом. – А ты почему не купаешься?

– Мне нельзя, – она сказала это так, словно Маклоски был пустым местом. – А ты иди.

Только сейчас он увидел, что за ними наблюдает добрых три десятка глаз. Все семейство Раджани – одна лучезарная улыбка. Раздухарившаяся Фиби, которая ухитрялась и здесь прикладываться к термосу. Русско-американская пара, воссоединенная обрядом крещения. Кадровичка Салли Филд, за опоздание брошенная в воду в одежде. Повизгивавшая Айрис, которую верный Раппопорт окунал, держа на вытянутых руках. Знакомые и незнакомые – все радостно махали им, зазывая в эту купель всеобщей любви и братства. А поверх голов, в раскаленном мареве, витала тонкая усмешка отца перманентной революции.

– Да, Патти – это голова, – сказал он, думая о своем, но Агнешка его поняла.

– Три головы. Она ведь Дракон, забыл?

– Ну да, а я – Свинья, ты это хотела сказать?

– Я хотела сказать, что если у тебя на вечер нет других планов, то мы можем втроем поужинать в «Энчиладос».

Джанг поднялся с корточек. В глазах сладко защипало, но он, слава богу, был в темных очках. На всякий случай он отвернулся к бассейну и, как бы взвешивая ее предложение, сказал:

– Надо подумать.

– Подумай, подумай.

– Увидимся, – бросил он нахохлившемуся Маклоски и зашагал к воде.

Джой в окружении детей и взрослых взбиралась по винтовой лестнице на «самую большую в городе» горку, чтобы съехать на чем придется по петляющему скользкому желобу. Джанг поднырнул под заградительные поплавки, с тем чтобы подхватить дочь, когда она топориком уйдет под воду. Вот тебе и трусиха. То калачом не заманишь, а то «где наша не пропадала!». Какой-то здоровяк рядом, и на том спасибо. Хорошенькая, глаз не оторвать. Ножки точеные. Вообще фигурка – хоть сейчас на обложку. Джанг улыбнулся, вспомнив опасения отца, что внучка окажется толстухой. Видел бы он эту козочку!

А Джой уже стояла наверху, тонкая свечечка, и пойти на попятный было для нее еще страшней, чем нырнуть в эту бездонную воронку. Джанг напрягся. Он мысленно летел по коварной трубе, она и он – одно тело, которое крутило как щепку, швыряло от борта к борту – где верх, где низ? – ни зацепиться, ни притормозить – бешеная скорость и «ой, мамочка» где-то в горле. Джанг вытянул вперед руки. На него неслось пушечное ядро – гора мышц, мохнатые плечи – Рэнди? Сидни? – еще одно удивление, которое жизнь припасла для него напоследок.

Из бесед: О всеобщей гармонии

Как зыбок мир, как призрачны границы!

Вчера я с интересом наблюдал,

как склевывает зернышки синица,

и вот уже я сам синицей стал

и, зачирикав, крылышки расправил.

Несчастный человек! Как он устал

от выдуманных им самим же правил.

Нет чтобы мир открыть как будто вновь!

Вот я слова местами переставил:

«Любовь есть вечность, вечность есть любовь»,

и вдруг приходит тема, как из бездны:

монах, заставши вора, – «Приготовь

побольше узел, – говорит, – любезный,

сейчас одежды я с себя сниму».

Довольный, канул вор в ночи беззвездной,

монах же, голый, все глядел во тьму

и сокрушался, что, увы, не властен

луну вот эту подарить ему.

Как мало надо, в сущности, для счастья!

Из паутины собственной души соткать

узор всеобщего причастья,

и человечество из пустоши,

мертвеющей от вереска и дрока,

из этой первозданнейшей глуши

преобразилось бы в мгновенье ока

в могучее лесное братство. Там,

где дышит Запад травами Востока,

воздвигнем мы тысячелетний храм

и будем свечи в нем гасить ночами,

чтобы незримый свет являлся нам,

и слушать голос вечного молчанья.

Он вздрогнул и обернулся.

Никого.

(Всем святым заклинаю, именем сына твоего, сделавшего здесь свой первый вздох, помоги…)

И его имя. Одно из многих. То, где слышится протяжный освист ветра, от которого вздрагивают земные ущелья.

Но это не был ветер с его фальшивым надрывом. Голос был человеческий. Женский.

Женщина? Здесь?

Хотя…

Это случилось восемь лет назад. У них были куртки на меху и по три пары рукавиц, но все равно обморозились. Особенно досталось той, в желтых ботинках. Она переминалась с ноги на ногу, и фотографировавший несколько раз недовольно выкрикнул ее имя: Юнко. Вот ведь застряло, а имя другой, что когда-то священнодействовала, зарывая в снег тряпичную куколку, это имя не удержалось в памяти, как не удержалась она сама во время спуска. Ее тело погребли на Южном седле, навалили кособокую пирамиду из камней – торопились вниз, стоит ли осуждать? – даже орел остерегается забираться так высоко.

(…не то я не знаю, что с собой сделаю!)

И тогда

(неплотно прикрытая дверь нитка света скрюченная фигурка на земляном полу завернувшийся подол домотканого платья нога с венозной жилкой слабый запах дрожжевого теста)

он увидел ту, что ждала его, застыв в неудобной позе. Она ползла к дверям, когда последние силы оставили ее.

– Где ты? – вырвалось у Тео.

Его слова передразнило эхо.

Последняя вылазка отняла у него столько сил, что от одной мысли о новых скитаниях ему стало не по себе. Из какой дали донеслась эта мольба? Никогда нельзя было сказать наверняка. В прошлый раз он натер такие мозоли, что хироподист в Салониках потребовал двойную плату. На обратном пути он приобрел у крестьянки тибетские катанки, – надолго ли их хватит. А что если голос был из бездны времен?..

(Если ты есть, не оставь рабу твою!)

Тео плотнее закутался в одеяло из свалявшейся верблюжьей шерсти, но озноб не проходил. Он уже знал, высший приговор произнесен и обжалованью не подлежит, ибо нет судьи выше него, а все же медлил, – так медлит смертный заглянуть в свинцовые воды Леты. Окрест теснились вершины, ловя зазубренными выступами кольца проплывающих облаков. Тео мог часами следить за этой охотой. Она напоминала ему игру в серсо, некогда увиденную там, внизу. Но сейчас взгляд его равнодушно скользнул по снежным гребням и остановился на едва различимой точке у подошвы горы. Монастырь Ронгбук. Улыбка пробежала по его лицу. Вместо гонга буддисты подвесили на веревке пустой кислородный баллон, брошенный первой английской экспедицией, и с тех пор жители окрестных деревень всегда знают, когда монахи расходятся по своим кельям.