От клубка до праздничного марша - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Клюев cтр.№ 18

– Какие безупречные узоры на этом Турецком Ковре, не правда ли? – внезапно услышала она сверху и подняла глаза. Золотой Ночной Мотылёк, сопровождаемый лёгким шлейфом сверкающей пыльцы, остановился высоко над ней, любуясь узорами.

Толстая Моль саркастически расхохоталась в ответ:

– Безупречные!.. Что Вы имеете в виду, мой дорогой?

– Я… я имею в виду, – смутился Золотой Ночной Мотылёк, – что… что узоры так красиво чередуются и так красиво следуют друг за другом!

– Вот уж не заметила, – проворчала Толстая Моль. – По мне – так более беспорядочного… я бы даже сказала, более глупого ковра, где ничто не следует ни за чем, в жизни не найти! Я знаю, что говорю: я на своем веку не один ковёр съела! (Заметим в скобках, что это было явное преувеличение: век моли, вообще говоря, довольно короток.) И всегда можно было заранее очень точно рассчитать свой рацион: скажем, три крупных цветка в день, если узор растительный… или, например, если узор ге-о-мет-ри-че-ский, – два маленьких квадратика на завтрак, один большой на обед и пару треугольников – на ужин. А тут такая путаница… вообще не поймёшь, что к чему: сколько есть, в какое время суток, где остановиться… никаких просто ориентиров! Одни завихрения… Блуждай во всей этой пестроте, как дура!

– Вас… Вас кто-нибудь заставил этот ковёр есть, – осторожно поинтересовался Золотой Ночной Мотылёк, – или Вы его по доброй воле едите?

– Жизнь заставила, – огрызнулась Толстая Моль и сурово уточнила: – Жизнь и нужда.

– Да Вы только взлетите сюда ко мне, – воскликнул Золотой Ночной Мотылёк, – сами увидите, какое совершенство этот узор!

– Взлететь к Вам? – переспросила Толстая Моль и маленькими глазами измерила в миллиметрах расстояние от себя до Золотого Ночного Мотылька. – На такую высоту? С такой одышкой? – И Толстая Моль выразительно задышала – причём так отрывисто, что сверкающая пыльца с крыльев Золотого Ночного Мотылька посыпалась ей на голову. Отряхнув голову лапами, она повертела ею в разные стороны и сказала: – Мне и отсюда всё прекрасно видно. Никакого совершенства: сплошная неразбериха!

Золотой Ночной Мотылёк попорхал над Турецким Ковром и, вернувшись к Толстой Моли, ответил:

– Оттуда, где Вы сидите и… едите, видно только очень немногое. А вот отсюда, где я, Вы бы сразу разглядели, что в этих узорах нет ничего случайного. Завихрения, которыми Вы так недовольны, – это орнамент по краям лепестков очень больших цветов… Чем выше поднимаешься – тем лучше видно: это только внизу кажется, что всё в мире так запутанно и сложно!

Толстая Моль повозилась на месте, решила было взлететь, но передумала и решительно спросила:

– Мне в какую сторону надо есть, чтобы добраться до середины ближайшего цветка?

– Не уверен, что Вам вообще надо есть в какую бы то ни было сторону, – мягко заметил Золотой Ночной Мотылёк.

– Вы не расслышали вопроса или Вы такой наглый? – поинтересовалась Толстая Моль.

Золотой Ночной Мотылёк вздохнул:

– Будем считать, что не расслышал!

Сказав так, он полетел любоваться узорами на Турецком Ковре, которые пока ещё не съела Толстая Моль. А Толстая Моль принялась беспорядочно проедать себе путь – теперь уже просто прямой путь к сытости. Правда, там, куда улетел Золотой Ночной Мотылёк, практически не было слышно скрежета её мощных челюстей.

Между прочим, кое-кто говорит, что в конце концов Толстая Моль съела-таки Турецкий ковёр целиком… впрочем, в это всё же трудно поверить, потому что даже самая толстая моль наедается гораздо быстрее, чем кончается любой турецкий ковёр!

Две тончайшей работы фарфоровые чашки ослепительно белого цвета с такими же блюдечками, похожими на лепестки розы, временно поставили на кухонный стол, чтобы потом убрать их туда, где хранили весь сервиз на двенадцать персон – в застеклённый такой шкафчик, который называется «горка».

Фарфоровые чашки брезгливо осмотрелись вокруг: им не нравилось, что их блюдечки соприкасаются с клеёнкой. На каждой из них – если приподнять и посмотреть на донышки – имелся знак Королевского фарфорового завода Дании, и потому фарфоровые чашки считали, что их блюдечкам всегда полагается стоять на столь же ослепительно белой – желательно накрахмаленной! – скатерти.

Скоро их должны были, разумеется, забрать отсюда – видимо, через каких-нибудь пять, в самом крайнем случае – десять минут, поскольку все в доме, конечно же, понимали, что королевским чашкам на кухонном столе отнюдь не место!

Эти фарфоровые чашки были настолько красивы, что весёленький белый цветок, беззаботно торчавший из глиняной вазочки на том же кухонном столе, просто лишился дара речи, едва завидев их. Впрочем, цветок и не собирался заводить с ними разговора, понимая, что лица королевского происхождения либо заводят разговор сами, либо… либо не заводят его. Цветок попытался даже развернуться в другую сторону, чтобы не навязывать королевским чашкам своего общества, но… собственная его глупая чашечка не поняла манёвра – и беззастенчиво уставилась прямо на высокородных дам.

– Добрый день! – радостно пискнула она. – До чего же вы обе хорошенькие!

«Хорошенькие!» – переглянулись королевские чашки. Более неподходящего слова по отношению к ним никто ещё никогда не употреблял. Подумать только – «хорошенькие»! Это о них-то, которым цены нет! И которые, в крайнем случае, принято называть «великолепными» – если вообще набраться дерзости каким бы то ни было образом выражать свое отношение к их совершенству.

Королевские чашки, понятное дело, смолчали, сделав вид, что «хорошенькие» относится не к ним, а стебель цветка чуть не сломался от стыда.

Впрочем, главное было ещё впереди.

– А мы ведь с вами родственницы! – не унималась Чашечка Цветка. – вы – чашечки, и я – чашечка… правда, я поменьше, чем вы, но во всём остальном мы просто копии друг друга!

– Что Вы несёте? – едва слышно прошептала Чашечке Цветка Глиняная Ваза. – Замолчите немедленно!

Чашечка Цветка, вздрогнув от неожиданности, опустила глазки вниз и, улыбнувшись Глиняной Вазе, простодушно спросила:

– Почему я должна замолчать, глубокоуважаемая Глиняная Ваза?

«Ну, слава Богу! – переглянулись королевские чашки. – Хоть этот мерзкий комок глины избавит нас от её докучливого внимания».

Глиняная Ваза смутилась: ей не хотелось, чтобы кто-нибудь, кроме Чашечки Цветка, услышал замечание. Но делать было нечего: Чашечка Цветка уже выдала её.

Вздохнув, Глиняная Ваза ответила: