Аркан для букмекера - читать онлайн книгу. Автор: Александр Савельев cтр.№ 19

— Я — не поклонник Корана, но некоторые его изречения бывают к месту. «Если собака убежала от своего хозяина к тебе, гони палкой ее прочь: ибо она предаст и тебя».

— Дело прошлое, почему ты позвонил именно Градолюбовой?

— Честно? Нравится, как она пишет. Удивительно точно понимает тонкости нашей жизни. Всегда хотелось поговорить с ней, поинтересоваться, откуда она все это знает.

«Темнит что-то. Наверняка знает больше, чем говорит. Да бог с ним. В конце концов, это его личное дело».

Иногда Филин интересовался тем, что пишет его жена. Даже делал поправки. А вообще Лидия Михайловна прекрасно владела предметом, конечно, не без помощи Филина, хотя, следуя старым привычкам, он никогда не переступал дозволенную черту. И это отнюдь не было патологией, присущей большинству уголовников. По собственному опыту он знал, как въедлив червь недоверия. Вполне могло случиться, что кто-то из тех, кого коснулись они в разговоре с Градолюбовой, прокололся бы при странных, загадочных обстоятельствах. Лучший способ избавиться от подозрений — не болтать лишнего, ни с кем и ни под каким видом.

— Вроде горелым запахло… Ничего не чувствуешь?

Филин вышел на кухню, и вскоре на столе появилась аппетитно поджаренная курица с зеленью и свежими овощами.

— По такому случаю не грех увеличить дозу. Достань-ка емкости повместительнее. Фужеры подойдут. Вот это другое дело. Ну, давай за тех, кто там.

Чем придирчивее Шнобель присматривался к Филину, его жилищу, поведению, манере разговора, тем более укреплялся в намерении пристегнуть его к намеченному делу. А задачка предстояла нелегкая. Требовались не просто хорошие мозги, а мозги определенного свойства, специально натренированные в суровых условиях особо строгого режима.

Фужер, почти доверху полный «Смирновской», ударил Шнобелю в голову, но не настолько, чтобы сдали тормоза. Филин, хотя и проверенный малый, но въевшиеся привычки были сильнее личных симпатий — того требовали интересы предстоящего дела.

— Куда ты поехал тогда из Москвы, когда был малолеткой?

Филин мог бы и обидеться от такой перестраховки Шнобеля, но не стал заводиться, понял: дело предстоит серьезное.

— В Верхотуру.

— В сучью колонию?

— А куда денешься?

— И как же ты выкрутился?

— Вскрыл вены на киче. Меня тормознули. Заварганил язву касторовым семенем. А через полмесяца в колонии шум. Ментов из зоны повыгоняли. Активистов, кого заловили, уделали. В общем, уехал оттуда в Каргополь с довеском.

— За бугор не собираешься намыливаться?

— Что я там оставил? Съездил недавно в Италию ради любопытства. Прокатился по Европе. Для кого-то это может и кайф, а по мне — ничего лучше Москвы нет. Здесь я родился, здесь и умру.

— На днях не видел по телевизору — выступал какой-то важный мент? Говорит, у наших журналистов проклюнулся патриотизм. Перестали, дескать, бомбить своих бизнесменов, переключились на импортных, чтобы наши пока раскрутились, а то скоро некого будет бомбить. Как тебе это нравится?

— Ишак. Наверное, мнит себя большим специалистом.

— Во-во. А для него, что наш блатной, что ихний гангстер — все едино, одинаково темная ночь. Небось спит и видит бабки, что получают американские легавые. Весь его патриотизм в бабках.

— Болтал о российском менталитете?

— Точно. Откуда ты знаешь?

— Фантазия у них — не ахти. Съездил за казенный счет в Штаты, там его натаскивали на черномазых качках-дебилах. У нас последний фраер, который хоть раз побывал у хозяина, смышленее их и рукастей. Это — не их быдло, у которых тюряги, как санатории.

— В этом ты прав. Сейчас многие у нас пошли на дело от нужды, от худой жизни. А был бы понт, горбили в свое удовольствие, рожали детей, набивали кубышку. А за так — дураков нет. Горбить, чтобы пухли рыла у всяких там Гайдаров, Явлинских, Черномырдиных?

— Вот и весь российский менталитет. Лучше бомбить этих самых Гайдаров… чем горбатить на них. Сегодня долбанешь такого пузана, через неделю можно по новой: опять натащит из народных закромов.

— Что верно, то верно. Не лучшие времена. Блатуют бывшие менты, кагэбисты и прочие гуси-страусы в генеральских лампасах. А почему так? На свободе до него дотянуться трудновато: телохранителей свора, бронированные «мерседесы», домины, как средневековые замки. Понимают, псы, что их праздник только до пересылки. Попал на нары — все. Отблатовался. Будет чистить сортиры. Вот и откупаются любой ценой. Ментов портят, развращают сумасшедшими деньжищами.

— Им проще договориться между собой. Порода одна.

— В том-то и дело. В армии дедам носки стирали, сейчас блатуют. Им никогда не понять, что блатной потому и блатной, что всегда одним цветом. Силой его не переиначить. А у этих другой закон: кто кого сгреб, тот того и оприходовал. И всех людей мерят на свой аршин. В армии их когда-то с говном мешали, думают — это норма.

— Куда катимся? Уйдут последние старики, с ними уйдут и воровские традиции.

Филин достал сигарету и закурил. Курил он только «Золотое руно». Пахнуло ароматным дымом.

— Я одного не пойму, — сказал он. — Неужели тем, кто делает погоду в стране, неясно, что их система выхолащивает из людей остатки чувства собственного достоинства? Конечно, оскотиненным быдлом управлять легче. Так и будем смотреть, завидуя, на всю эту заморскую шелупонь. Неужели соображения личной выгоды могут стоять выше престижа нации?

— Я вот вспоминаю свое детство. Большинство жило плохо. Заплатка на заплатке. Но гордость, уважение к себе не теряли. Не унижались ради корысти, не зеленели от зависти. Все занимались своим делом. Терпели. Ругали начальство. Надеялись на лучшие времена и чувствовали себя частицей великого народа. И что очень важно, начальники особенно не изгалялись, не глумились так откровенно, прекрасно понимая, что гордого человека нельзя попирать, он страшен в своем гневе.

— Да и менты знали границу, за которую переступать нельзя. Садисты среди них всегда были, но тогда их презирали даже свои. За людей не считали. Понимали: большой храбрости не надо, чтобы измываться над подневольным.

— Эх, Филин, хорошо сидим. Давно ни с кем так душевно не разговаривал. Не знаю, как тебе, а мне жаль, что кончается воровская идея. Хорошего было немного, но вспоминать не противно. Чем только нас не курочили: голодухой, стужей, наручниками, каторжной работой, а идею не вытравили. Много ли сегодня таких найдется? Давай еще по полстаканчика.

Филин заварил кофе. Принес початую бутылку коньяка. Растревоженное разговором, нахлынуло прошлое. Но давать волю чувствам Филин не стал: среди блатных это не принято.

— Филин, включи телевизор. Может, есть что интересное? Чуть-чуть погромче. Оставь так. Ты Жженого хорошо знаешь?

— Был с ним в Свердловске на пересылке. Видел раз на прогулке во Владимирской крытой тюрьме. Считай, лет семнадцать назад. Он еще живой?