– Я уберусь с твоей дороги. Через тридцать минут, – сказал он глуховатым голосом, словно пережитое крушение не очень повредило его связки. – Буду признателен, если просемафоришь мне доброго пути.
Он развернулся. И поступил так, как сказал. Уходил из ее жизни. Навсегда.
– Подожди. – Еще один взгляд. Ее рука сжалась над грудью. Он остановился, но не обернулся. – Мне надо кое-что сказать тебе, пока ты не уехал.
Всего лишь равнодушно кивнул. Она не видела выражения его лица, но поза была столь напряженна, что казалось, он готов разорваться пополам.
– Благодарю тебя. За все.
Должно быть, ее голос прозвучал как-то особенно, потому что он тут же развернулся к ней. Темные глаза впились в нее долгим изучающим взглядом.
– Ты заболела? Поэтому?
Слабая улыбка тронула ее губы. Он верно ухватил суть дела.
– Сама не знаю. Пока.
Его плечи расслабленно ссутулились в сочувствии, но выражение лица осталось мрачным. Выдавил деревянным голосом:
– Что-то еще?
Она качнула головой. Еще я люблю тебя, и ты, возможно, поймешь, почему я однажды приняла такое решение.
Он покачал головой и возобновил свой путь.
Оливия не стала ему перечить. Уселась на балконе и тупо смотрела просохшими глазами на долину реки Деруэнт, пока не услышала звук отъезжающей машины Джетта. Взял напрокат. После чего захлопотала. Сняла постельное белье с кровати, сменила полотенца. Никаких сувениров.
Через час в ее телефоне зазвенели веселые позывные Бри. Она выключила безделушку, упрятала на дно сумочки и продолжила заниматься хозяйством.
Она позвонит Бри завтра. Объяснит. Пусть поймет ее. Затем выведет из гавани «Грядущую зарю» и, быть может, переночует под звездным небом на воде. Они с мамой, бывало, так и делали. И после ее смерти она тоже провела ночь под куполом неба.
Ее жесткий рабочий настрой продержался вплоть до томительно тягучей сиесты, пока она не обнаружила под подушкой у самого края дивана его любимый джемпер. Болезненно сжались легкие, и она осела на пол, вспоминая, как согревал ее этот мягкий кашемир, когда он прижимал ее к своей груди. Пару дней назад. Вечерами уже прохладно. Она зарылась носом в складки ткани, и ее шлюзы прорвало.
* * *
Джетт запарковал арендованную штучку на подъездной дороге в полпути от Оливии, заглушил мотор. Отсюда уже видно ее машину, значит, все еще дома. И если ей вздумается уехать, она никак не минует его пост. Пусть попробует объехать.
И никто из них никуда не уедет, пока она не расскажет ему все до конца.
Он уже съездил к единственной персоне, к которой мог обратиться за советом.
Брианна сердечно обняла его, приказала сидеть на месте и угостила свежезаваренным чаем с шиповником. Он пил, она говорила.
– Я обещала не рассказывать, но неужели ты сам не задумался, почему Ливви так завелась? Почему ей непременно хотелось все успеть, не загадывая на завтра? Каким образом удавалось учиться, работать, заниматься благотворительностью и проектировать приют? Почему она оттолкнула тебя вопреки тому, что ты понял по ее глазам?
И он припомнил, как она выглядела в новогоднее утро, когда они занимались любовью на обеденном столе в отеле. От нее исходила такая энергия, словно она желала впитать в себя целую жизнь за эти несколько безумных мгновений.
Он нашел ответ на свой вопрос. И словно земля ушла из-под ног.
– Она умирает.
– Нет.
Брианна улыбнулась, но глаза ее остались серьезными. То есть он немного угадал.
– Я чего-то недопонял, если так. Ее мать, история ее семьи.
– Возвращайся. Разговори ее сам.
* * *
Оливия не слышала, как он вошел. И не видела его, пока не присел рядом с ней на пол, возле полупустой упаковки салфеток.
– Оливия.
Его голос – безмятежный океан. Она мельком глянула в его глаза, темные, штормящие, и снова опустила голову, сминая в руках его джемпер.
– Как ты пробрался в дом?
– Брианна дала мне свой ключ.
Она украдкой отерла мокрые щеки.
– Она рассказала тебе. Она же обещала.
– Ничего она не рассказала, – тихо возразил он. – Она дала мне свой ключ, чтобы ты сама мне все сказала.
Она закрыла глаза.
– Почему ты вернулся?
– Некоторые сокровища стоят того, как и некоторые беды. Между тем иногда нет никакой разницы.
– Это совсем не беда.
– Позволь мне самому решать, куда мне предпочтительнее ввязаться. Нравится тебе или нет, но это моя забота. Потому что я люблю тебя. И буду любить всегда. Что бы ни случилось.
Слезы, накипевшие на сердце, проступили в ее глазах.
– Тебе не надо так.
Он придвинулся ближе, их плечи соприкоснулись.
– Просто ответь мне. Ты любишь меня?
Она уже не могла перечить сердцу.
– Да. Я люблю тебя. – Она вздохнула, словно истощив все свои душевные силы. – Но это не имеет значения.
– Ошибаешься. Имеет. Ну-ка, посмотри на меня. – Он подвел палец под ее подбородок и развернул к себе, чтобы она увидела искренность в его глазах. Отвел волосы с ее лица и сказал: – Не важно, сумею ли я вздохнуть, гораздо важнее иное. Ты раньше доверяла мне. Веришь ли ты мне по-прежнему?
– Да… но это – ино…
Он прижал палец к ее губам.
– Никаких но. Обещаю, утром все еще буду здесь. И на следующей неделе. И в следующем году. Долго. Пока ты любишь меня.
– Я всегда буду любить тебя, Джетт. Но не знаю, как долго продлится «всегда». – Она отвернулась. – С такой девушкой, как я, нельзя заключать долгосрочных контрактов.
– Ты моя девушка. Кто знает, сколько нам отпущено? Завтра нас может смыть. Поговори со мной, милая.
– Я жду, пока придут результаты кое-каких тестов.
– И?..
– И женщины в моем роду всегда были носителями мутированного гена. Тест покажет, есть ли у меня что-то подобное. – Она закусила губу. – Я боюсь.
– Бояться – это нормально. – Он обнял ее. Так тепло и спокойно, словно под уютным одеялом. – Я и сам боюсь. Значит, нам предстоит разобраться с этим вместе. Ты крепкая, жизнерадостная, внушительно уравновешенная. Мы пробьемся, как бы ты ни пыталась исключить меня из рядов тех, кто борется с подобным недугом. Кроме того, ты далеко не эгоистка, я таких еще не встречал.
Она покачала головой:
– Не так уж и альтруистка. Разнообразила свою жизнь работой и благотворительностью. Это отвлекало от проблем, как и все остальное.