Политическая история Первой мировой - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кремлев cтр.№ 98

Как уже было сказано, при Ратенау и Вирте был подписан Рапалльский договор с СССР – 16 апреля 1922 года. Осенью 1955 года бывший канцлер Йозеф Вирт рассказал в беседе с дипломатом Морицем Шлезингером, что к мнению о необходимости «выхода на Восток» он пришёл ещё летом 1921 года во время прогулки с сотрудником восточного отдела МИД бароном фон Мальцаном. А в декабре 1921 года Адольф Георг Отто (сокращённо Аго) фон Мальцан, барон Ватенберг унд Пенцлин из старинного мекленбургского рода, был назначен руководителем восточного отдела МИД. Впрочем, тогда Вирт ещё колебался, и лишь весной 1922 года, на Генуэзской конференции, поворот к Востоку состоялся.

У германских националистов были к Ратенау крупные «версальские» счёты, однако и «рапалльский» счёт сюда плюсовался. С одной стороны, ряд крупных промышленников, со многими из которых у Мальцана были прекрасные отношения, был готов сотрудничать даже с «красной» Россией… С другой стороны, было немало и таких, которые ориентировались теперь на англосаксов, и вот им-то линия Вирта-Ратенау-Мальцана была ни к чему.

Итак, Ратенау погиб в июне, а в ноябре 1922 года пал (политически) и Вирт. Новым канцлером стал Куно. До этого Куно был генеральным директором «Линие Гамбург-Америка», то есть сподвижником Моргана. И правительство Куно начало широко саботировать репарационные поставки, вступив на путь той «политики катастроф», к которой призывал Стиннес.

Причиной такого внешне смелого поворота стало решение магнатов США и Англии, совпавшее с желанием Германии поскорее отстранить от активной европейской экономической политики победителя-аутсайдера – Францию. Надо было зримо, в какой-то шумной акции показать и доказать необходимость чего-то нового в послеверсальской ситуации. Скажу сразу, что этим «чем-то» должен был стать план Дауэса, дающий жизнь перспективному гибриду «троянского коня» и «дойной коровы».

Две названные цели были прозрачными, но, думается мне, что был тут и третий момент. Обостряя отношения между Францией и Германией, англосаксы вкупе с Кунами и Лебами исключали для Франции возможность реалистичной её политики по отношению к Германии. А ведь во Франции имелись деловые круги, которые строили планы такого франко-германского экономического сближения, где Германия виделась как минимум равным партнёром.

Нетрудно было понять, что динамизм Германии быстро отдавал бы ей уже «первую скрипку», а Франция взамен получала бы стабильное будущее, лишённое противостояния Германии.

В общем-то, для Франции это был разумный шанс сохранить в будущем пристойное положение в Европе и мире, не подпадая под англосаксонское влияние. И, конечно, Америке подобные поползновения надо было сорвать ещё до их внятного формулирования, ибо надо было думать уже о новой будущей мировой войне, где Франции опять предстояло с Германией воевать, а не сотрудничать.

Проведено всё было умело… В январе 1923 года французы и бельгийцы, ссылаясь на невыполнение Германией угольных и лесных репарационных поставок, оккупировали Рурскую область. Оккупанты ультимативно потребовали от представителей рабочих и директоров «дани» на 20 процентов большей, чем ранее, а за отказ угрожали военным судом, иными словами – расстрелом.

Ответом немцев стало «пассивное сопротивление»: добыча угля и работа предприятий не прекращались, но железнодорожники и рейнские водники парализовали транспортную сеть и прекратили вывоз сырья во Францию.

Тогда французы и бельгийцы вызвали своих железнодорожников. Сопротивление нарастало, останавливались уже заводы. Оккупанты дополнительно воспользовались услугами… поляков, которые тут же призвали военнообязанных и направили их в Германию для обслуживания рурской промышленности и транспорта. Одновременно Рур, где сосредотачивалось три пятых горного и горнозаводского дела страны, был отрезан от Германии.

И тут Берлин распорядился начать полный саботаж. Рабочие бездействовали, торговля замерла, чиновники бастовали. А жил Рур за счёт постоянных государственных субсидий. При этом угольные и чугунные «короли» Рура нередко платили рабочим эрзац-банкнотами собственного производства (всё равно деньги у рабочих шли только на продовольствие), а на бумажные марки субсидий в том же Берлине закупали фунты и доллары.

Рурская эпопея и добила марку окончательно, как того и хотел Стиннес. На 23 ноября 1923 года общая масса бумажных марок составила, по некоторым источникам, 224 септиллиона.

Сколько это в миллиардах, не скажу – знаю только, что нечто астрономическое.

Был у «рурского эпизода» и тот пикантный нюанс, что «пассивное сопротивление» рядовых немцев питали берлинские субсидии, а внешнее безрассудство Берлина, крутившего и крутившего печатный станок, питали из-за океана подсказки: «Сопротивляйтесь».

Расчёт был верный. В случае с Руром Германия впервые взбрыкнула по-настоящему, запахло взрывом. Справиться с ним Франция не могла. И тогда Францию отставили в сторону, а США взяли европейские вожжи в руки уже открыто.

При этом Америке была нужна теперь Германия не полуживая, а постепенно оживающая. Ведь трудолюбивым немцам предстояло работать не только на отечественный, германский Капитал, но и на Капитал заокеанский, уверенно внедряющийся в германскую экономику…

30 НОЯБРЯ 1923 года под руководством американского генерала Дауэса и английского финансиста Мак-Кенна начала работать комиссия экспертов по определению платёжеспособности Германии. В августе 1924 года на Лондонской конференции Европе и Германии был продиктован уже сам план Дауэса. 30 августа 1924 года вышел закон о денежной реформе, и с этого дня план вступил в силу.

Шестидесятилетний вице-президент США Чарльз Гейтс Дауэс был по совместительству ещё и директором-основателем крупнейшего чикагского банка «Центральный Трест Иллинойса», связанного (какое «совпадение»!) с группой всё того же Моргана, с которым был связан Ратенау.

В разработке плана имени Дауэса принял участие ряд тех деятелей Капитала, которые станут активными фигурами последующей политической истории мира: представители американских монополий Герберт Кларк Гувер – президент США с 1928 года, вездесущий Джон Фостер Даллес и будущий «военный» посол США в СССР Уильям Аверелл Гарриман, английский банкир и дипломат, посол Англии в Берлине лорд д`Абернон, будущий германский банкир фюрера Яльмар Шахт…

Во время Первой мировой войны Дауэс в чине генерала в координации с Бернардом Барухом организовывал военные поставки в Европу. Первая Большая Советская энциклопедия в томе 20, изданном в 1930 году, аттестовала его как символ гегемонии американского капитала в Европе, но отдавала должное: «Дауэс является одним из талантливых представителей американского монополистического финансового капитала, великолепно разбирающимся в положении послевоенной Европы и планомерно проводящим проникновение американского капитала во все важнейшие страны Европы, в особенности в Германию и Францию».

Дауэс и объявил Высшую Волю: в ближайшие пять лет Германия выкладывает «на бочку» по полтора миллиарда марок золотом, потом – по два с половиной. Контроль над немецкой военной промышленностью резко ослабевал, а под право контроля немецких железных дорог и банков Штаты давали Веймарской республике первый кредит в 200 миллионов долларов на восстановление экономики.