И 31 января 1917 года Циммерман в здании германского Аусамта (МИДа) вручил недавнему собутыльнику Джерарду ноту, извещавшую о начале Германией неограниченной подводной войны с 1 февраля.
А 3 февраля Вильсон объявил в конгрессе о… разрыве дипломатических отношений с Германией.
Провокация Джерарда сработала, а Германия опять оказалась в положении стороны, инициирующей отрицательное развитие событий.
Существует мнение, что, мол, «банкет Джерарда» и «запустил механизм катастрофы». Однако не будем наивными: этот банкет во время войны повлиял на общий ход дел так же, как перед войной сараевские выстрелы. Это был видимый, публичный повод. А основную диверсию против своего германского якобы собрата Капитал Америки провёл, конечно, в кулуарах.
И не в один день.
Кроме «банкета Джерарда», вторым «вашингтонским выстрелом» стало обнародование Вильсоном 28 февраля 1917 года так называемой «депеши Циммермана».
Кутерьма вокруг этой шифрованной телеграммы (точнее, каблограммы, потому что она шла по трансатлантическому кабелю) выглядит странно и тёмно. Не сказать об этой депеше нельзя: эпизод считается классическим, но вот объяснить его…
Получилось так… В январе 1917 года германский посол в США граф Бернсторф через полковника Хауза добился у Вильсона разрешения пользоваться для сношений с Берлином телеграфным шифром, неизвестным правительству США. Мотив – необходимость оперативного обмена мнениями о поисках путей мира.
Разрешение было дано, и 19 января Циммерман послал из Берлина транзитом через Вашингтон шифрованную этим шифром депешу германскому посланнику в Мексике Экгардту.
Однако ещё в Лондоне эту оглушительно провокационную депешу расшифровали английские контрразведчики. И англичане через американского посла У. Х. Пейджа передали её Вильсону явно в расчёте на то, что содержание такого документа будет очень кстати для всех, ведущих Америку к вступлению в войну.
В депеше Экгардту предписывалось выяснить у президента Мексики дона Венустиано Каррансы готовность мексиканцев к войне со Штатами, если те объявят войну Германии. Мексике обещали финансовую поддержку и соблазняли её перспективой вернуть себе Техас, Аризону и Нью-Мексико.
Внешне всё выглядело феноменально нелепо. Мексиканской Моське предлагалось победить американского республиканского Слона с демократическим Ослом в придачу. Однако не всё было просто, Мексика тогда бурлила. В 1910 году там началось мощное крестьянское движение Франсиско Панчи Вильи и Эмилиано Сапаты против ставленника Америки и Англии диктатора Диаса.
В 1911 году Диас сбежал из страны, и его сменил либерал Мадеро. Но даже он американцам не подходил, и в 1913 году опять-таки проамериканский генерал Уэрта сверг Мадеро, убив его.
Сапата и Вилья поднажали и в конце 1914 года заняли столицу Мехико. Хунта Уэрты рухнула, и США перешли к прямой интервенции. Впрочем, уже в апреле 1914 года в мексиканском порту Веракрус высаживался американский десант, остававшийся там до октября.
Президентом Мексики стал тем временем опытный политик, крупный помещик Карранса. Он разгромил Вилью, но выступил против империалистической политики США и обещал провести земельную реформу – ход сильный.
В марте 1916 года части американской армии под командованием Першинга перешли мексиканскую границу, но лёгкой прогулки у янки не получилось. Правительственные войска Каррансы и партизанские армии Вильи и Сапаты, временно забыв гражданские распри, объединились и Першинга из страны вышвырнули.
Увы, мексиканцы ещё круче воевали друг с другом. Как вспоминал знаменитый художник Давид Альфаро Сикейрос, воевавший на стороне Каррансы, офицер-карранклан (сторонник Каррансы), взяв в плен своего бывшего однокашника-вильиста, ставил его к стенке… Трещали пулемётные очереди, горячились кони, метались в горячке чёрной оспы и жарких боев люди…
Повернуть эту плохо управляемую и легко возбуждавшуюся массу против американцев-«гринго» было делом непростым. Но попытаться хотя бы оценить вероятность этого было для Германии делом соблазнительным.
Исключить угрозу вступления США в войну на стороне Антанты было, в принципе, нельзя. Такой вариант давно был реален для любого приличного аналитика. Мексиканцы же способны были отвлечь янки на какое-то время тогда, когда фактор времени для Германии становился решающим.
При всем при том депеша Циммермана была, конечно, актом крайне авантюрным. Одна опасность утечки информации через ненадёжную мексиканскую сторону перевешивала все возможные (а скорее всего, невозможные) выгоды.
Огласка же депеши могла стать (и стала) отличным поводом «разогреть» рядового американца до воинственной кондиции. Техас – это тебе не Эльзас-Лотарингия. Так и получилось, фактор «телеграммы Циммермана» был использован Вильсоном максимально.
При этом системно он оказался схож с «фактором Гаврилы Принципа». Выстрел в Сараево был тщательно подготовлен сразу с нескольких сторон и в нужное время. Но и депеша Циммермана пришлась очень кстати…
Пятидесятивосьмилетний Артур Циммерман был хотя и «карьерным» дипломатом, пройдя все стадии консульской службы, но дипломатом он был для Рейха нетипичным. В Аусамт пришёл не из аристократической, а из буржуазной среды, после войны полностью сошёл с политической арены, хотя жил долго, умер в 1940 году. Так что и тут мы имеем пример судьбы странной, двойственной, в которой можно легко подозревать скрытые от посторонних глаз мотивы и поступки…
После публикации злосчастной телеграммы агентством «Ассошиэйтед Пресс» американские пацифисты объявили её провокацией англичан. Чтобы не раскрывать немцам умение англичан дешифровывать германский дипломатический код, технология перехвата обнародована не была, а директор английской морской разведки сэр Реджинальд Холл провёл хитроумную операцию прикрытия подлинного источника информации.
Все эти обстоятельства позволяли Германии от конфузной депеши откреститься и вслед за пацифистами Америки объявить её провокацией. Однако 3 марта 1917 года её подлинность была подтверждена на пресс-конференции самим Циммерманом. Шаг, ещё более непонятный, чем отправка депеши подобного содержания. Ведь сколько мы имеем примеров вранья на высшем государственном уровне в ситуациях менее критических и по поводам менее значительным…
Остаётся лишь гадать, по чьему-то недосмотру или по чьей-то злой воле была состряпана эта провокация с точной адресацией и точным учётом того, чем можно окончательно раздражить общественное мнение Америки?
Во всяком случае, пришлась депеша Циммермана очень, повторяю, ко времени. От США, как от страны нейтральной и от Европы далёкой, народы Европы ожидали миротворческого посредничества. Но дядя Сэм отводил себе роль решающей военной фигуры на решающем, финальном этапе войны. И нужен был окончательный повод для того, чтобы прекратить разыгрывать роль арбитра и превратиться в прямого участника «игры». Депеша Циммермана таким поводом и стала.
Я уже приводил это мнение и даже вынес его как эпиграф к книге, однако напомню его ещё раз, оно того стоит! В конце XVIII века опытнейший политикан и дипломат Шарль-Морис Талейран после вынужденного пребывания в Америке – во Франции он мог тогда и на гильотину угодить – прозорливо предупредил Старый Свет: