Лондон - читать онлайн книгу. Автор: Эдвард Резерфорд cтр.№ 244

Через два месяца после основания Банка Англии Джулиус почил в бозе. Это произошло на рассвете, тихо и мирно. Он не дожил года до небольшого события, которое тоже доставило бы ему удовольствие. Ричард Мередит, как и его отец, женился поздно, но удачно, и в 1695 году был награжден сыном.

Дождливым утром месяцем позже Мередита навестил Юджин Пенни.

Гугенот явился с подарком в маленьком футляре, который открыл с явной гордостью. Мередит увидел красивые серебряные часы. Но когда Пенни извлек их, священник отметил в них что-то необычное.

Пенни снял очки, тщательно протер и улыбнулся.

– Смотрите, – пригласил он, подцепил мизинцем крышку и принялся объяснять устройство.

Томпион Лондонский вот уже двадцать лет мастерил часы с волосковой пружиной, но теперь великий часовщик их усовершенствовал, и это вывело лондонское часовое дело на первое место в Европе. Крошечный механизм, на который указывал Пенни и который назывался цилиндровым ходом, придал портативным часам важнейшее свойство: все шестерни расположились горизонтально, часы стали плоскими, их можно было положить в карман.

– В жизни не видел ничего изящнее! – воскликнул Мередит.

Это был подарок к рождению сына и благодарность за содействие доброго священника в восстановлении гугенота на прежнем месте у мастера Томпиона.

Взошла заря нового века, и жизнь Мередита украсилась еще одним приобретением. В 1701 году его друг Рен спроектировал для его же церкви Сент-Брайдс великолепную колокольню. Это было замечательное сооружение. Возведенная над красивой квадратной башенкой, она состояла из череды восьмиугольных полых барабанов с открытыми арками и колоннами; барабаны образовывали ярусы, верхние меньше нижних, так что конструкция напоминала перевернутую подзорную трубу, венчавшуюся обелиском. Будучи выше даже Монумента, новая колокольня церкви Сент-Брайдс была видна на всем протяжении Флит-стрит и превратила храм в городскую достопримечательность.

Они еще поспевали вовремя. Пусть он не сказал, куда ведет их, но заручился особым разрешением и подготовил сюрприз. Хотя Обиджойфулу стукнуло семьдесят, он чувствовал себя достаточно крепким для поставленной задачи и увлеченно спешил по направлению к Ладгейт-Хиллу, ведя за собой двух любимых внуков. Заканчивался октябрь, день выдался бодрящий, и люди, высыпавшие на улицу, пребывали в приподнятом настроении. Ожидалась Процессия лорд-мэра.

Не считая периода Содружества, когда подобные мероприятия угодили под запрет, старинная ежегодная церемония усложнялась с каждым десятилетием. В официальной резиденции за Сент-Мэри ле Боу, которую Обиджойфул по-прежнему воспринимал как особняк сэра Джулиуса Дукета, мэр облачался в свои одежды, затем верхом доезжал до реки. Там он усаживался в великолепную барку, которую сопровождали лодки от всех ливрейных компаний, и его доставляли в Вестминстер, где мэр, как феодальный барон былых времен, присягал на верность монарху. Затем суда разворачивались, высаживали пассажиров возле Блэкфрайерса, после чего мэр, олдермены и представители всех ливрейных компаний устраивали пышное конное шествие, направляясь к Чипсайду и далее к Гилдхоллу. А посему Карпентер решил, что для двух ребятишек нет места лучше, чем просторная наружная галерея купола собора Святого Павла, откуда им будет отлично видно происходящее.

Величественный купол высился впереди – властитель западного холма. На огромный каменный фонарь по сей день наносили последние штрихи; он возносился более чем на пятьдесят футов над куполом, завершаясь золотым крестом, который сверкал на высоте уже головокружительной – триста шестьдесят три фута. Купол был точной копией большущего деревянного макета – его Карпентер изготовил почти тридцать пять лет назад, и выглядел точно так, как он всегда предполагал. Впрочем, с одной оговоркой: окончательный купол Рена был даже выше, даже величественнее, чем в первоначальной модели.

Карпентер завороженно наблюдал за его воздвижением. Часто появлялся и сам Рен, теперь старик, но все еще храбро позволявший рабочим поднимать себя в люльке под свод, чтобы проинспектировать строительство. Карпентера особенно захватило то, что колоссальное сооружение оказалось не одним куполом, а тремя. Если смотреть снизу, то между сводчатым потолком и крышей с металлическим покрытием, которая в действительности вздымалась на пятьдесят футов выше, находился не то чтобы точно купол, но массивный кирпичный конус, сильно похожий на обжиговую печь.

Однажды Рен объяснил ему:

– Это для поддержки фонаря, да и все остальное скрепляет.

Через неделю, усадив к себе в люльку перепуганного резчика, он поднял его на подмостки крыши и посвятил в некоторые секреты.

– Вокруг основания купола, – объяснил архитектор, – пущена огромная двойная цепь. Это дополнительная страховка, чтобы стены не разошлись под нагрузкой. Затем я обложил весь внутренний конус камнями и железными цепями, которые все стягивают, как обручи бочку. Все должно быть очень прочно, – добавил он с долей печали. – Я хотел сделать наружную крышу медной, но меня заставили взять свинец. Сэкономили тысячу фунтов, да только нагрузка возросла на шестьсот тонн.

В основании купола снаружи и изнутри были сделаны галереи; теперь, когда огромное здание завершили, смельчаки могли подняться по лестнице на самый верх башни. С галереи открывался великолепный вид, и Обиджойфулу – спасибо Рену и Гринлингу Гиббонсу – сегодня было даровано разрешение туда подняться. Весьма гордый собой, он достиг вершины Ладгейт-Хилла и направился к грандиозному западному портику с огромными колоннами.

Он улыбнулся, но вовсе не удивился, когда дети замешкались перед дверью. В каком-то смысле он был доволен.

Гидеон и Марта: любимые внуки из семерых. Он часто представлял, как гордились бы тезки, увидев эти серьезные лица и мрачноватые глаза, познав их кроткий, но решительный нрав. Они тоже были воспитаны в строгом пуританском духе. Коль скоро после 1688 года установилась веротерпимость, диссентеры, как называли теперь всех протестантов вне Англиканской церкви, зажили припеваючи. В Англии уже действовало свыше двух тысяч молельных домов, и Лондон был, разумеется, главным их средоточием. Нынче пуритане редко носили высокие шляпы и одевались в черное, однако по воскресеньям сотни благочестивых граждан в одеждах простых, серых и бурых, стекались послушать пасторские проповеди. Суровые законы о нравственности времен Содружества могли кануть в прошлое, но каждый ребенок в этих конгрегациях знал, что украшения грешны, мирские удовольствия порочны, а прелюбодеяние, пьянство, азартные игры прикуют к ним осуждающие взгляды всей общины. Пуритане лишились власти, но их общественное сознание продолжало быть действенной силой в Англии, а те диссентеры, которые считали долгом участвовать в государственной деятельности, формально принимали англиканство.

– Я причастил пятерых праведных диссентеров, – сказал однажды Карпентеру Мередит. – Я все понимаю, а они понимают, что я понимаю. И меня это не заботит. Мы всего-навсего обходим негодный закон.