Граф Ноль. Мона Лиза овердрайв - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Гибсон cтр.№ 82

Выбор спальни она сделала инстинктивно. Хозяйская спальня была заминирована мелочами, на каждом шагу готовыми пробудить старую боль.

Врачам в клинике пришлось химическими клещами вырывать зависимость из рецепторов ее мозга.

Готовила она сама, в белоснежной кухне: размораживала в микроволновке хлеб, разводила швейцарский суп из пакетиков в стальных, безупречно чистых кастрюлях – вживалась, не осознавая этого, в безымянное, но с каждым днем все более знакомое пространство, от которого ее так долго и так искусно изолировала «пыль», схимиченная лучшими наркодизайнерами.

– И это называется жизнь, – сказала она белой стойке.

Интересно, если кухня прослушивается, какой вывод сделали бы из этих слов психиатры «Сенснета»? Она помешивала суп мешалкой из нержавейки, глядя, как над кастрюлькой поднимается пар. Неплохо обходиться без чужих рук, просто все делать самой; в клинике настаивали, чтобы она сама застилала постель. Теперь, поглощая из миски собственноручно приготовленный суп, она хмурилась при одной мысли о клинике.

Она выписалась за неделю до конца срока. Медики были против. Дезинтоксикация прошла великолепно, говорили они, но к терапии мы еще даже не приступали. Белые халаты твердили о проценте рецидивов среди клиентов, не прошедших курс целиком. Объясняли, что прерывание лечения аннулирует ее страховку. «Сенснет» заплатит, отмахнулась она, разве что врачи пожелают, чтобы она оплатила их услуги сама. И извлекла платиновый чип «Мицу-банка».

Ее персональный «лир-джет» прибыл час спустя. Она приказала самолету доставить ее в Лос-Анджелес, заказала машину, которая должна ее там встретить, и заблокировала все входящие звонки.

– Извини, Анджела, – сказал самолет, закладывая вираж над заливом Монтего через несколько минут после взлета, – но это Хилтон Свифт, он звонит по выделенному служебному каналу.

– Энджи, – донесся голос Свифта, – ты же знаешь, что я целиком и полностью на твоей стороне. Ты ведь это знаешь, Энджи?

Обернувшись, Энджи уперлась взглядом в черный овал динамика, заключенный в серый блестящий пластик, и вдруг представила себе, как Свифт скорчился за перегородкой «лира», карикатурно подтянув к подбородку длинные ноги бегуна.

– Я это знаю, Хилтон, – отозвалась она. – Спасибо, что позвонил.

– Ты летишь в Лос-Анджелес, Энджи.

– Да. Именно это я сказала самолету.

– В Малибу.

– Верно.

– Пайпер Хилл уже на пути в аэропорт.

– Спасибо, Хилтон, но я не хочу ее видеть. Я вообще никого не хочу видеть. Мне нужна машина.

– В доме никого нет, Энджи.

– Тем лучше. Именно это мне и нужно, Хилтон. Никого в доме. Только сам дом, пустой.

– Ты уверена, что это удачная идея?

– Это лучшая идея, какая у меня появлялась за последние несколько лет, Хилтон.

Пауза.

– Мне сказали, что все шло хорошо, я имею в виду лечение, Энджи. Но врачи требовали, чтобы ты осталась.

– Мне нужна неделя, – сказала она. – Одна неделя. Семь дней. В одиночестве.

На третью ночь в этом доме она проснулась на рассвете, сварила кофе, оделась. По широкому окну, выходящему на веранду, бежали струйки сконденсировавшейся влаги. Сон был не более чем сном. И если приходили сновидения, она потом не могла их вспомнить. Но было что-то еще… ускорение, почти головокружение… Она стояла посреди кухни, чувствуя через толстые белые шерстяные носки холод керамических плиток, и грела руки о чашку.

Чье-то присутствие. Она воздела руки, поднимая кружку, как священный сосуд, – жест инстинктивный и в то же время полный иронии.

Три года прошло с тех пор, как лоа овладевали ею, три года с тех пор, как они вообще касались ее. Но теперь?

Легба? Кто-то другой?

Ощущение чьего-то присутствия внезапно пропало. Резко поставив кружку на стойку – кофе плеснул ей на руку, – она побежала разыскивать что надеть. В шкафу с пляжными принадлежностями нашлись зеленые резиновые сапоги и тяжелая синяя горная куртка, которой она не помнила. Куртка была слишком большой, чтобы принадлежать Бобби. Энджи стремглав бросилась прочь из дома, промчалась по лестницам, не обращая внимания на жужжание игрушечного «дорнье», который поднялся следом, как терпеливая стрекоза. Она оглянулась на север. Взгляд скользнул по скопищу пляжных домиков, путанице крыш, напомнивших ей баррио в Рио. Энджи повернула на юг, в сторону Колонии [40] .

Ту, что пришла, звали Гран-Бригитта или Маман Бригитта. Некоторые считали ее женой Барона Самеди, другие называли «древнейшей из мертвых».

Слева от Энджи вздымались фантасмагорические здания Колонии – настоящее буйство архитектуры всех форм и самовыражений. Необруталистские бункеры с бронзовыми барельефами на фасадах соседствовали с инкрустированными неоном подражаниями башням Уоттс [41] .

В зеркальных стенах, когда она проходила мимо, отражались утренние облака над Тихим океаном.

За три последних года ее не раз посещало чувство, будто она вот-вот перейдет, в ту или другую сторону, некую невидимую черту, призрачную границу веры – и обнаружит, что время, проведенное ею с лоа, было всего лишь сном. Или что они, скорее, были как некие странные заразные узелки резонанса культур, жившие в ней с тех самых недель, которые она провела в умфо Бовуара в Нью-Джерси.

Энджи продолжала идти, черпая покой из шума прибоя, из этого вечного прибрежного мига, его сейчас и всегда.

Ее отец мертв, семь лет, как его не стало, а файлы отцовского дневника, записи, что он вел, не сказали ей почти ничего. Отец кому-то служил. Или чему-то. Наградой ему было знание, и ради этого знания он пожертвовал дочерью.

Временами у нее возникало чувство, будто она прожила не одну, а целых три жизни и каждая отделена от другой стеной чего-то, что она затруднялась назвать, и нет никакой надежды на целостность. И так будет всегда.

Вот детские воспоминания о научном городке «Мааса», глубоко проточившем аризонское плато. Энджи обнимает балясину балюстрады из песчаника, ветер плещет в лицо, и она воображает, будто все пустынное плато – это ее корабль. Ей кажется, что она даже может перемешивать краски заката над горами. Вскоре она улетит оттуда – страх жестким комом застрянет в горле. А теперь ей даже не вспомнить, когда же она в последний раз взглянула в лицо отца. Хотя, кажется, это было перед самым отлетом, на стоянке мотодельтапланов, трепетавших на ветру, как рой радужных мотыльков. В ту ночь закончилась первая ее жизнь; и жизнь отца тоже.