Давно хотела тебе сказать - читать онлайн книгу. Автор: Элис Манро cтр.№ 41

Иногда, шагая через перелесок, мы слышали, как вдали ударялся о землю орех или сосновая шишка, и тогда Робина говорила: «Небось Дюваль, или Джимми, или оба разом пошли дерево трясти». Меня всегда будоражила мысль, что мы от них неподалеку, на территории их вылазок и приключений. И я радовалась не меньше, чем Робина, когда вдалеке показывался некрашеный, слегка покосившийся дом, рядом – ни деревца, он словно плыл через заросшие сорняками поля, а зимой плыл по снегам – маячил у самой кромки кустарника, как какая-то неприкаянная лодка на поверхности пруда. Завидев нас, оттуда высыпали ребятишки – все белобрысые, кроме Финдлея, все босиком, пока земля не смерзнется окончательно. Они вопили, выделывались, свешивались с ручки насоса, нарочно поднимали на весь двор клубы пыли и куриных перьев.

Городскую школу они не посещали. Их школа находилась в миле-другой ходьбы через перелесок в другом направлении. Со слов Робины выходило, что они постоянно составляли в этой школе бóльшую часть учеников. Я представляла себе, что для них школа – как бы продолжение дома, что они и там подставляют руки под насос, чтобы напиться, и сидят на крыше, любуясь окрестностями.

А значит, к ним я приходила свободной от прошлого, как человек странный и новый. С ними я была не такой, как с другими. Если на мне было пальто, они просили потрогать мех. Я задирала нос от гордости. И было это волшебство, наслаждение. «Слушайте», – говорила я им. И загадывала загадки. Учила играть в игры, на которые раньше только смотрела. Али-Баба. Жмурки. Угадалки. Эти дети, сорвиголовы и забияки, отчаянно боялись города; они были невоспитанны, но не завистливы и видели во мне вожака. Я не возражала. Мне это казалось естественным. Прятки. Морская фигура, замри. У них были качели – автомобильная покрышка на веревках. Они лазали повсюду, и я лазала с ними. Мы перебрасывали доску через колодец и ходили по ней. Я испытывала безоблачное счастье – точнее, теперь мне так кажется. Единственное, что мне там не нравилось, – это еда. Робина, которая на кухне у моей мамы стряпала такие замысловатые пудинги, такой сочный черный шоколадный кекс, неописуемые булочки, пышное картофельное пюре, здесь запросто выдавала каждому по ломтю хлеба с жирным куском бекона – да и тот был холодный и почти сырой. Все жадно жевали, проглатывали, просили еще; голодными они были постоянно. Я с радостью отдала бы любому свою порцию, но им полагалось отказываться от моего предложения.

Джимми и Дюваль были рослые, ростом со взрослых мужчин, но по-детски шкодливые и непредсказуемые. Бывало, они гонялись за нами, подхватывали, раскачивали за руки – мы так и летели вперед. Возились они с нами без единого слова, с очень суровым видом. А случалось, они подходили, вставали по бокам от меня и говорили:

– Ты не помнишь, это она тут не боится щекотки?

– Не знаю. А то я помню, она или нет.

– Вроде бы она. Она вроде бы.

И веско кивают, будто бы размышляя. А потом стоило им сделать одно движение в мою сторону – и я заходилась от восторженного визга. Визжала я не потому, что меня щекочут или вот сейчас могут пощекотать. Меня радовало, что меня держат за свою. Раз дразнятся, значит признают, значит хотя бы на время я в безопасности; я совсем не боялась Дюваля и Джимми, несмотря на их габариты. И когда торжественность их тона сообщала мне, что они надо мной насмехаются, меня это не обижало. Мне они представлялись добрыми, сильными и таинственными волшебниками – прямо как клоуны в цирке. Кстати, они, как и клоуны, умели делать разные трюки. Иногда устраивали беззвучные изумительные представления на пыльном дворе – ходили колесом, прыгали друг через друга. Робина утверждала, что с таким мастерством их взяли бы в любой цирк, но они никуда из дому не уедут, любят они свой дом. В школу они не ходили. Не ходили с тех пор, как учитель поколотил Джимми за то, что тот выбросил в окно тряпку, которой вытирают мел с доски, а потом Джимми с Дювалем вместе – так рассказывала Робина – поколотили учителя. Было это уже несколько лет назад.

– И чейная это подружка? – спрашивали они. Моя. Нет, моя. И они начинали в шутку бороться за меня, отбирали меня друг у друга, стискивали в объятиях. Мне очень нравился их запах, запах курятников, моторов и сигарет «Букингем».

Имелись у них и враги, с которыми не разберешься так просто, как с учителем. Например, продавцы в магазинах, неоднократно обвинявшие их в кражах. Или еще Пень Трой. Я знала его прежде всего как врага Джимми и Дюваля – и Робины, соответственно, тоже – еще задолго до того, как его сын Говард сделался моим врагом. Просто до того момента я не обращала на это особого внимания.

Робина сказала, что Пень Трой нажаловался в полицию, будто Джимми с Дювалем как-то в субботу под вечер слили бензин с одного из автомобилей, стоявших перед его домом. Они действительно слили бензин – для своей старой колымаги, которая обычно торчала, полуразобранная, во дворе на эстакаде, – но слили они бензин с машины мужика, который однажды не заплатил им за работу, а другого способа поквитаться с ним у них не было. Но еще и до этого, говорила Робина, Пень Трой рассказывал про них небылицы – и это он заплатил банде из Данганнона, чтобы те подкараулили и отлупили Джимми и Дюваля – потому что ведь даже Джимми и Дюваль больше чем с тремя каждый не справятся – перед танцклубом «Парамаунт». Теперь-то я полагаю, что Робинины братья могли быть конкурентами или отколовшимися партнерами Троя по бутлегерскому бизнесу. Мама моя осуждала любое употребление спиртного, что было совершенно естественно в ее положении, и у нас в доме Робина, по крайней мере на словах, разделяла эту точку зрения. Она утверждала, что вся их семья якобы дала зарок не пить – бабушка настояла. Вполне возможно, все было не совсем так. В любом случае Пень Трой уже устроил Джимми и Дювалю кучу неприятностей и мог в будущем устроить еще больше, и за это они его люто ненавидели.

– Они его просто ненавидят! Окажись они на улице темной ночью и окажись этот Пень у них на дороге, он очень пожалел бы, что связался с ними!

– Как же это он окажется на дороге?

– То-то и оно. Повезло ему.

– Джимми и Дюваль – ребята невредные, – говорила Робина. – Никому не хотят зла. Но если кто им подложил свинью, они обиды не спустят. До смерти от человека не отстанут.

Расплата. Я представляла себе, как наступаю Говарду Трою на глаза. Как всаживаю ему в глаза шипы. Шипами, длинными и острыми, утыканы подошвы моих ботинок. Его глазные яблоки выпирают, ничем не защищенные, огромные, как перевернутые миски, а я наступаю на них, прокалывая, втаптывая, заливая кровью – не ускоряя шага. Я не мечтала о чистом, незапятнанном волшебстве: произнес мысленно волшебное слово – и испепелил на месте. Мне хотелось, чтобы ему открутили голову, чтобы из живой мякоти капало, как из арбуза, чтобы ему поотрывали руки и ноги; моим оружием против него были бы топоры, пилы, ножи и молотки. Если застать его врасплох с этим моим ножом, если не просто полоснуть по телу, а воткнуть и сделать дыру вроде тех, которые делают на кленах, когда собирают сок, уж я бы вонзила нож поглубже, и оттуда хлынул бы весь гной и яд, какие только есть на свете, и вытекли бы до последней капли.