— Что из перечисленного тебе не нравится? — усмехнулась девушка. — Кто-то должен есть, для того чтобы поддерживать энергию своих тел. Ведь у нас эти тела невечны. Просто мы, родившись вновь, помним свое прошлое. А кто-то не нуждается в пище физической, обладая большей мощью. Их тела могут принимать разные формы, они почти бессмертны, они не просто тело с руками и ногами. Но есть и много большее, чему я даже для себя не знаю определений. Суть его весь мир, а могущество безгранично. И понимание всех точек зрения, как и возможность найти пути их разрешения.
— Но если так велико могущество, то почему бы не сделать мир совершеннее?
— Этого я не знаю, — пожала плечами Эйра. — Спроси об этом Оторока. Он очень умный, ученый гном, хоть и трусоват. Или свою Эльви… Я просто наслаждаюсь жизнью, понимая, что имею право на глупости и ошибки.
— Ну что ж, — Алексей вздохнул, поднимаясь, — ты пытаешься рассказать мне много больше, чем остальные. Спасибо. Пожалуй, я лягу спать.
Что-то разбудило Алексея, словно толкнувшись в его ладони. Будто небольшой теплый зверек пытался выбраться из пальцев. Алексей посмотрел на руку, но никакого зверька не увидел. Тем не менее сон прошел, словно и не было его. Алексей поднялся и, разминая затекшие суставы, подошел к озеру. Неожиданно над гладью воды вспыхнул голубой, почти ультрафиолетовый огонек. Алексей присмотрелся, и ему вдруг показалось, что далеко, почти над серединой озера, открылась дверь, впустив в ночь немного света с другой стороны. В следующий миг огонек исчез. «Почудилось», — отмахнулся от своих видений Алексей. Он вернулся к костру, размышляя о том, сколько еще непонятного ему надо понять, прежде чем он сможет жить здесь так же, как жил до этого в Забытом мире.
— Не спится, господин? — спросил подкладывающий ветки в костер Зур.
— Мысли всякие, — пожал плечами Алексей. — Я вот думаю…
— Тихо! — напрягся неожиданно оборотень, шевельнув ушами и раздув ноздри.
Видимо проснувшиеся раньше, но не подающие виду, у костра приподнялись Эйра и Оторок, подобно Зуру вслушиваясь в окружающее. Алексею почудился какой-то всплеск. Не такой, как плещет мелкая озерная вода о кромку берега. Словно что-то живое, пытаясь выбраться, разрушило спокойную гладь воды. Алексей, опередив всех, скользнул к берегу, не говоря ни слова. Он лишь почувствовал, как, словно волк на охоте, сорвался с места оборотень. Первым достигнув берега, Алексей сразу наткнулся на что-то живое. Не было сказано ни слова, но он почувствовал, что этому живому нужна помощь. Ни мгновения не раздумывая, Алексей подхватил небольшое тело, ощущая на руках кого-то похожего на ребенка. Когда он уже шагнул прочь от воды, все вокруг озарилось фиолетовым светом. Обернувшись, Алексей опешил. Совсем близко к берегу, над самой гладью озера, прямо в ночном воздухе висела открытая дверь. Именно из нее и лился этот неестественный сине-фиолетовый свет. Но самым удивительным было то, что в этом открытом дверном проеме стоял то ли маленький, скрюченный старичок, то ли уродливый карлик в длинных одеждах и скрытой огромным капюшоном головой. Единственное, что почувствовал Алексей наверняка, — взгляд в упор, злой и жесткий, которым пробуравил его стоящий на пороге неведомой двери.
— Беги, господин, беги! — закричала оказавшаяся рядом Эльви. — Это гнор!
— Я нашел кого-то в воде, — забормотал Алексей, отступая и неотрывно глядя на стоящего в проеме двери. — Ему нужна помощь.
— Рудники преисподней! Это же тар! — заорал заметивший ношу Оторок, который выбрался из ближайших зарослей со своей секирой. — Бежим!
— Гнор появился! — не унималась колдунья. — Мы не готовы!
Ближе всех к отступающему Алексею жался Зур. Но это вовсе не было проявлением страха. Напротив, он, уже полностью трансформировавшийся, сейчас находился на линии между своим господином и неведомой ему опасностью, которая так напугала всех.
— Не может быть! — опешила Эйра, понимая, кто лежит на руках Алексея, и не веря своим глазам. — Значит, мы не можем бежать и обречены.
— Мы должны бежать и спасти тара, — подал голос молчавший до сих пор Чолон. — Гнору нужен тар. Пусть Зур, как самый сильный, несет его отсюда. Пусть бежит со всех ног.
— Зур! — крикнул Алексей уже на бегу, и оборотень, поняв желание господина, выдернул безвольное тело из его рук и в несколько скачков скрылся в зарослях.
Все бросились прочь от озера, уже не скрывая своего страха. Алексею передалось общее состояние, и он улепетывал во все лопатки, слыша вокруг топот и хруст ветвей. Правда, уже через несколько секунд он понял, что им не уйти. Существо, что все называли гнором, в мгновение ока оказалось на берегу, даже не коснувшись водной глади. Капюшон длинного балахона вспух, вырастая в три человеческих роста и превращаясь в подобие огромной, колышущейся змеи. Поняв всю бесплодность своих попыток убежать, Алексей вдруг принял совершенно неоправданное решение. Он остановился, подхватив попавшуюся под ноги палку размером с бейсбольную биту. Развернувшись к врагу, он поднял над головой это свое оружие, ожидая встречи с совсем не страшным с виду противником. Алексей почти не сомневался, что его и по местным меркам крепкая фигура, и нависшая тяжелая палица одним своим видом остановят этого недоразвитого карлика. Но произошло все совершенно иначе. Трепещущая змея обрушилась на него. И ее прикосновение не было прикосновением легкой материи, отпущенной играющей с ней ветерком. То, что ударило Алексея, просто отшвырнуло его с пути, как рассекающий воду нос лодки отбрасывает водомерку. Перевернувшись в воздухе, Алексей больно грохнулся о толстый ствол векового дерева, выпустив палку из рук. Злобно ворча то ли проклятия, то ли неведомые, недобрые молитвы, карлик шагнул дальше, но на его пути снова возник человек. Капюшон начал вспухать, опять поднимаясь огромной змеей. Однако теперь Алексей не стал наивно ждать, как в первый раз. Он прыгнул на карлика, рассчитывая на успех в рукопашном бою. До врага оставалось меньше шага, когда превратившееся в множество языков струящегося пламени полотнище капюшона рухнуло на него, оплетая холодными объятиями, вознося вверх. Алексей не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, как ни старался. А объятия сжимались все сильнее, грозя расплющить, сломать, смять…
И тут из зарослей ударила тяжелая стрела. За ней вторая, третья. С другой стороны полетели легкие стрелы, пытаясь найти брешь в защите гнора. Однако эти стрелы не наносили ему никакого вреда. Полы балахона закружились, отражая летящие жала, словно невесомые птичьи перья. Алексей вдруг почувствовал, что путы ослабли, одновременно замечая стоящую в прогалине среди деревьев точеную женскую фигурку, озаренную светом луны. Девушка плела руками паутину, словно ловя тонкими пальцами сам лунный свет, превращающийся в серебряные, почти осязаемые нити. Алексея отлично помнил, что это значило. Из ближайших зарослей с яростным боевым кличем выскочил гном, вскинув над головой тяжелое лезвие секиры. Карлик лишь едва заметно повел плечом, и Оторок, подобно Алексею, отлетел в сторону, гулко ударившись о ствол дерева.
И тут Алексей вновь почувствовал шевеление в руке. Только теперь это уже не был мягкий, теплый зверек, робко толкающийся в ладони. Вместе с его яростью, клокочущей в груди, сила, холодная и безжалостная еще больше, чем острая сталь, рвалась неудержимо наружу. Холод этого спокойствия захлестнул Алексея, перемешавшись с яростью и дав понимание своей новой мощи. Перестав бороться с путами, он как сквозь воду скользнул сквозь них вниз, словно в воронку водоворота, проваливаясь в круговерть пламени. Черный меч, полностью сформировавшийся и опущенный сейчас параллельно телу, рассекал материю. Материю, превратившуюся под его напором из живой тверди в кружащуюся на ветру ткань. Алексей влился в это падение, превратившись с мечом в единое орудие и в глубине души успевая удивляться, как ему теперь легко и понятно все в этом бою. И когда карлик вскинул вверх лицо, вернее, темное пятно со светящимися пятнами глаз, он был уже обречен. Он еще успел удивленно вскрикнуть, словно увидел нечто для себя совершенно неожиданное, прежде чем меч рассек его надвое. На землю упали лишь распавшиеся лохмотья балахона. А Алексей так и замер — присев после падения на одно колено и уперев меч в землю, над которой мгновение назад шел странный бой. Сейчас он боялся любым движением спугнуть это ощущение, которое нахлынуло на него. Его меч пел. Пел, будто живой, песню — то тоскливую, то грустную. И эта песня, льющаяся на древнем, никому не ведомом языке, была слышна только ему. Он слышал ветер над вольными степями и гомон давно ушедших народов. Он слышал, как скатываются песчинки по бокам тоскующих о своей молодости пирамид. Он слышал счастливый вскрик родившегося мира и тихое дыхание старости.