Шпоры на босу ногу - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Булыга cтр.№ 4

И не успел Дюваль опомниться, как дама, помахав ему рукой, поспешно подошла к стоявшему поодаль кирасирскому офицеру. Офицер мельком глянул на Дюваля и что-то спросил, дама ответила. Офицер еще раз покосился на Дюваля, обнял даму за талию – и они пошли прочь.

Дюваль стоял на месте и смотрел вслед удаляющейся паре. Дюваль и раньше был невысокого мнения о тяжелой кавалерии, а теперь лишний раз убеждался в своей правоте. Ведь и действительно, ну кто это так ведет и кто это так наклоняется? Ни легкости, ни натиска – один только позор, вот и всё.

(Мало того, в тяжелой кавалерии запрещено носить усы, но только баки. – маиор Ив. Скрига)

Итак, Дюваль стоял, надменно усмехался, а кирасир и дама уходили все дальше и дальше – к реке. И пусть себе!.. Как вдруг Дювалю почудилось нечто знакомое в этой медвежьей походке и в этой… Да-да, вот именно, начало вспоминаться ему, так неуклюже брал девиц за талию лишь… А вот уже дальше не вспомнить! И все же это несомненно, подумал Дюваль, что он уже когда-то встречал…

Когда-то? Ах, даже когда-то, сердито подумал сержант. И, сразу повернувшись спиною к реке, он постарался как можно скорее выбросить из головы и эту даму, и ее поклонника, да и все возможные и невозможные воспоминания вообще! Дюваль не любил думать о прошлом, у него были на то весьма веские причины. А посему он только резко развернулся и, досадливо бряцая шпорами, отправился домой – ведь там его ждала Мари, красотка Мари с ясными глазами и белой челкой; тонконогая, гнедая в подпалинах, идущая под ядрами без всяких шенкелей. Да-да, домой, думал сержант. И сразу, как учил приятель, развести порошок в нужной пропорции, затем осторожно намочить носовой платок и протереть им ей глаза. И так три раза в день. И далее семь дней подряд – и слез как никогда и не было, так обещал приятель…

И ведь так оно и было! Потому что дальше было то, что вы все прекрасно знаете: кампания Двенадцатого года продолжилась, вот что! И, значит, ни о какой отставке даже не могло быть и речи, и слезы сами собой высохли. Но это в нашем, частном случае. А если мыслить широко, стратегически, то тогда основные события развивались следующим образом: неприятель пробыл в Витебске шестнадцать дней, а затем оставил его и двинулся на Москву… Да, и еще! Отправляясь в поход, император единым росчерком пера возродил из векового небытия некогда и вправду великое, а нынче – только по названию – Великое Княжество Литовское. Председателем временного правительства этой старо-новообразованной европейской державы был определен голландский генерал граф Гогендорп. Привет, как говорится, местным патриотам! Но и это не всё. Ведь не только политически, но даже и географически это возрождение было, так скажем, неполное, ибо на сей раз в Княжество не вошли его исконные восточные земли, так называемое Поднепровье. О, Поднепровье! Император о нем вообще старался не упоминать, а если и упоминал, так только вскользь, да и притом именовал его по тогдашней новой русской моде Белоруссией. Вот так! Конечно, в Вильно по этому поводу сильно недоумевали. Даже очень сильно. Но Вильно что! А вот в Варшаве просто гневались! «Какое, – восклицали они, – Княжество? И какая еще Белоруссия?! Вы лучше ответьте нам, где возрожденная Речь Посполитая?! А где клятвенно обещанные нам границы семьдесят второго года?! А где…» И еще многое и многое другое! Но император ничего на это не отвечал – он, повторим, очень спешил. И, спешно покидая Витебск, он напутствовал тамошнего губернатора, милейшего маркиза де Пасторе, таковыми словами: «Обращайтесь с Белоруссией как с союзной страной, а не как с подданной. В общем, поступайте с ней как можно лучше». А лето тем временем было в разгаре. Французские солдаты по старой памяти стали возбуждать местных крестьян против помещиков, и загорелись шляхетские имения. Однако долгожданного указа об отмене крепостного права на сей раз так и не последовало. Хотя всегда до этого…

И ладно! Зато погода тем временем стояла отменная, ожидался небывалый урожай. В Великом Княжестве, а равно с ним и в Белоруссии, издавались указы, рассылались воззвания, праздновались победы, а Великая Армия уже шагала по исконно русским землям. Смоленск, Бородино, занятие Москвы, пожар…

А потом был сентябрь. Первопрестольная лежала в развалинах. Наполеон требовал себе бумаги касательно Пугачева, делал наброски манифеста к крестьянам, да после бросил, решив, что с новым Емельяном он уже точно ни о чем не сговорится. Ну а с царем…

Но и с царем оказалось не легче. Царь, говорят, был настолько расстроен потерей Москвы, что никого, даже послов, не принимал, а собирался удалиться в Сибирь, отрастить себе бороду и питаться спаржей и черным хлебом…

(Здесь я позволю себе вмешаться и вымарать несколько строк, ибо мы не Вальтер Скотты и к августейшим особам обращаться не станем. Скажу только, что наш возлюбленный монарх не ошибся, ожидая найти в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына и в каждом гражданине Минина. А посему неприятель, пришедший к нам с лукавством в сердце и с лестию в устах, вынужден был бежать из белокаменной по старой смоленской дороге. – маиор Ив. Скрига 2-й, кавалер орденов св. Георгия 4 класса, св. Владимира 3 степени, бриллиантового знака св. Анны 2 класса и золотой сабли с надписью за храбрость. Имею также знак отличия беспорочной службы за ХУ лет.)

Смеркалось. По разоренной Виленской дороге отступали те, кого еще недавно именовали Великой Армией. Строй был нещадно сбит, смешались мундиры, смешались языки двунадесяти народов. Никто не соблюдал субординации. Да и к чему это было теперь, когда уже зачехлены знамена, а пушки, те вообще едва ли не все до последней брошены под Красным во время поспешной переправы через Днепр.

Однако всё ещё торчат из солдатских ранцев витые канделябры и связки серебряных ложек, уцелевшие лошади идут под княжескими чепраками, а вместо шинелей кое-кто одет в дорогие шубы.

Но это что! Ноябрь, остатки былой роскоши. А вот в сентябре, по выходе из Москвы, солдаты отправлялись в путь в золоченых экипажах. Обоз Великой Армии тогда растянулся на тридцать пять верст. Однако вскоре на смену удивительно теплой осени ударили морозы, а за ними и казаки. Великая Армия пришла в беспокойство, а после в уныние, и потуже затянула ремни. Солдаты голодали, а лошади и вовсе дохли от бескормицы, и кавалерия мало-помалу спешилась. Пушки, лишенные конной тяги, сталкивались в придорожные канавы. Но по-прежнему тянулся за армией огромный обоз, влекомый сотнями лошадей. Несметные сокровища Москвы, столицы дикой Азии, теснились на подводах. Церковная утварь и фамильное серебро, золотые монеты и лисьи хвосты, тончайшая парча и даже украшения кремлевских стен – десятки и сотни пудов баснословной добычи… А лошади падали всё чаще и чаще, мела метель, наседали казаки, и дороге в Европу не было видно конца. Колонны роптали всё громче и громче, о дисциплине давно позабыли, и те, кто посмелей, бежали в лес, а те, кто оставался, затевали драки. Случалось, убивали офицеров. Тогда, чтобы хоть как-то поднять моральный дух армии, Наполеон, выступая из Дубровны, пошел пешком, как равный среди равных. Да! А еще он приказал сжечь обозы с награбленным, а высвобожденных таким образом лошадей передать в артиллерию, дабы спасти оставшиеся пушки.