То есть выслал-то он их на Сахалин, да токмо в те времена никто не знал, что сие за остров такой и где расположен. И назывался он у разных народов очень по-всякому. Не токмо Сахалином. Это нонеча его так все именовать стали, по примеру царя-батюшки, а тогда поди пойми… Вот и казачки не поняли, но, боясь ослушаться царского слова (эвон раз ослушались — теперь расхлебывают), послушно добрались до дальнего моря и отправились искать сей остров. Да токмо ошиблись, пристав вовсе не к Сахалину, а к Эдзо, другому большому острову, коий был самым ближним к Сахалину из больших островов. До самого Сахалина добрался всего лишь с десяток лодий. Но особливой вины казаков царь-батюшка в сем не усмотрел. Уж больно запутано все было, да и не своим умыслием казачки так промахнулись, а попав в сильный шторм, из коего насилу выбрались. Так что простил царь казачков за вины их тяжкие и повелел считать остров Эдзо казачьими землями. Да послал им помощь как оружием и припасом огненным, так и хлебом, скотом, птицей для разводу, сукном и иной рухлядью. А тако же еще людишек для поселения. Правда, немного. Большая часть людишек, что на Дальний Восток переселялись, оседали по Амуру и двум его притокам — рекам Сунгари и Уссури, а также по морскому побережью южнее Усть-Амурска. Ну да на энтом острове Эдзо и свои людишки имелись, именем айну, коих с юга иной буйный народ, именем «ся-муря», под свою руку взять хотел. Отчего они шибко страдали. Вот казачки их под защиту и приняли, начав этих самых «ся-муря» от деревенек айну отваживать.
Ну а Пахому Лабушкину, который тогда только-только адмиральский чин получил, в том отваживании поучаствовать пришлось. Он как раз пришел в Усть-Амурск с очередным конвоем с переселенцами. Ну и отправился с Усть-Амурской эскадрой, кою тогда адмирал де Ромор возглавлял, в плаванье к Эдзо. Патрик де Ромор был родом из Голландии и настолько прикипел к России, что, когда всем подданным Соединенных провинций вышло строгое повеление обратно на родину возвратиться, сделать сие отказался и, приняв подданство царя русского, а тако же таинство православного крещения, остался служить царю Федору, верно исполняя все его повеления. Ну да среди тех голландцев, кто давно в России жил, так многие поступили… А в это плавание адмирал собрался, поскольку казачки весть прислали, что эти самые «ся-муря» набег на них готовят, причем числом шибко большим. Чуть ли не сто кораблей должны воинов везти. Им про то доложили айну, кои со своими сородичами, что уже под рукой «ся-муря» находились, меновую торговлю вели. Вот де Ромор и попросил, чтобы к его эскадре присоединились два военных корабля из каравана с переселенцами, коий Пахом привел. Сто кораблей, пусть даже каждый из них размером обычно поменее флейта был и вообще пушек не имел, — сила немалая.
Эх и славно они тогда подрались! Два флота буквально наткнулись друг на друга в предрассветных сумерках. Адмирал де Ромор шел к Чигиринскому острогу, главному казачьему поселению на Эдзо, кое казаки в честь своей оставленной родимой сторонки назвали, а «ся-муря» шли туда же, но специально взяли мористее, чтобы их армаду с берега рассмотреть было невозможно. Так и влетели друг в друга. Ох и бойня была. На корабле Пахома, галеоне «Святой Андрей Первозванный», от частой стрельбы шесть пушек взорвалось. Три шедших впереди галеона, на высокие борта коих с низких палуб судов «ся-муря» взобраться была сложно, двигались вперед, просто тараня гораздо менее прочные гребные галеры «ся-муря», но те, даже попав под удар, не пытались спастись, а упрямо сигали с палуб и мачт, пытаясь ворваться на палубы русских кораблей. И многим сие удавалось. К середине сражения верхние, расположенные на открытой палубе батареи всех русских кораблей уже не могли вести огонь по кораблям «ся-муря», поскольку превратились в сплошное поле боя, но нижние, повинуясь строгому приказу адмирала де Ромора, отданному им в самом начале битвы, продолжали бить и бить по судам «ся-муря»…
Сами корабли в том бою, в отличие от большинства других, пострадали мало, зато потери в личном составе русские моряки понесли просто чудовищные. В команде флейта «Амурский» после окончания сражения осталось всего семь человек, считая и матросов, и артиллеристов. Остальные, в том числе и капитан, полегли в рукопашной. Да и на других кораблях не то что не ранеными, а хотя бы дееспособными осталась в лучшем случае половина экипажа. Остальные были убиты либо шибко ранены. Но флот «ся-муря» до казачьих земель не дошел. Спустя четыре часа к месту сражения подошли казачьи корабли, привлеченные раскатами пушечных залпов, доносившихся со стороны открытого моря. Им осталось лишь захватить несколько еще державшихся на плаву, но сильно побитых артиллерией кораблей «ся-муря», на коих перевозились припасы, и потому они, лишенные многочисленных команды и десанта, почти не участвовали в сражении, да взять на буксир пару практически лишившихся команд русских кораблей. Остальные сумели самостоятельно добраться до бухты Чигиринского острога.
Благодарность казачков тогда оказалась безмерной. И всю ту неделю, что галеон Пахома Лабушкина простоял у берегов Эдзо, они кормили моряков до отвала и поили до изумления…
— Ну что ж, господа, — подытожил адмирал, опуская подзорную трубу, — цель нашего путешествия на горизонте. Погода благоприятствует. Я ожидаю, что окончание нашего плавания через два океана пройдет без неприятных сюрпризий. А вас, господин душ Сантуш, — обратился адмирал к португальцу, перейдя на знакомую латынь, коей они оба владели в мере, достаточной для свободного общения, — я бы попросил еще раз просветить меня в отношении церемоний, кои предстоят мне вскоре после прибытия.
На внешний рейд Бомбейского порта военные корабли встали в два часа пополудни. Бывший португальский форт уже занимал русский гарнизон, хотя его численность пока еще не превышала одной роты. Пушки его были старыми, годными скорее на переплавку, и именно вследствие этого португальцы не стали забирать их с форта. Так что в данный момент форт токмо лишь смотрелся грозно. Ну да сие было делом поправимым. На военных кораблях приплыло два стрелецких полка из состава тех войск, кои дрались со шведами в Лифляндии, а после были выведены в гарнизоны для отдыха и пополнения, ну и для обеспечения того, чтобы, в то время как русская армия громит шведов на Севере, никто иной не вздумал покуситься на русские границы в каком ином месте. К тому времени как стала готовиться сия экспедиция, эти полки уже были полностью укомплектованы, их личный состав успел хорошенько отдохнуть, а царю-батюшке стало понятно, что война выиграна, враг совершенно разбит и сии части можно безопасно изъять из крепостных гарнизонов. Ежели какой враг и покусится на русские границы, его есть кому встретить и без сих двух полков… Также на кораблях эскадры базировался сводный казачий отряд числом в шесть сотен сабель, составленный из тех сорвиголов, коим оказалось мало Северной войны и оне желали еще повоевать в дальних странах, и три роты пушкарей крепостной артиллерии.
А в трюмах заместо балласта лежало сорок чугунных крупнокалиберных пушек, предназначенных для замены древних португальских орудий форта. Оные вместе с пушкарями были просто сняты с двинских крепостей и отправлены сюда. Все одно никакой войны с поляками, границу с коими прикрывали эти крепости, в ближайшие лет десять ждать было нельзя. Многие говорили, что сия и вообще ноне невозможна, но царь в этом отношении всегда был осторожен, посему при разговоре с адмиралом Лабушкиным упомянул именно этот срок. Сказав, что-де за десять-то лет двинские крепости пушками точно пополнить успеет. Даже при том, что также надобно было обустраивать новые земли — Лифляндию и Финляндию, на месте которых были образованы четыре губернии: Усть-Двинская, по имени нового города, чьей частью теперь должна была стать старая Рига, Юрьевская, Варьяжьеморская, как теперь именовалось поселение, возводившееся на месте дотла сгоревшего Гельсингфорса (ну да меньше опасности новой вспышки чумы), и Кабовская. Города строить, крепостями укреплять, людишками заселять…