Еще один шанс... - читать онлайн книгу. Автор: Роман Злотников cтр.№ 25

— Нет, — громко заявил я, — не проси. Я тебя простить не могу.

Я сделал паузу, собираясь с силами, потому что, несмотря на довольно позднее время, на Соборную площадь высыпал кое-какой народ: припозднившиеся челобитчики, дьяки, монахи и насельники Чудова монастыря, патриаршие служки, я даже заметил нескольких бояр, хотя им-то уж сам бог велел давно разъехаться по своим подворьям. И я должен был сыграть очень убедительно, потому что, в отличие от тех, кто стоял рядом со мной, все остальные не находились в ступоре. Но и они тоже должны были проникнуться. Иначе…

— Он, — я возвысил голос, указывая рукой на купола Успенского собора, — только лишь он может тебя простить. Ему молись! — И в свою очередь опустившись на колени, медленно, так, чтобы Немой тать, ежели он, не дай бог, этого не знает, успел бы запомнить и повторить, осенил себя крестным знамением. После чего начал торжественно: — Отче наш…

Следующие несколько дней в Кремле было настоящее паломничество. Всем было интересно посмотреть на страшного разбойника, да еще убогого умом, которого Господь сподобил раскаяться и замаливать грехи прямо на Соборной площади. Чем он и занимался вот уже несколько дней и ночей, без сна, без роздыха, без еды и питья отбивая земные поклоны и осеняя себя крестным знамением. Говорили и о царевиче, которого Господь сподобил услышати свою волю. Обо всем этом мне донес Митрофан, в чьей наушной сети было уже более десятка мальчишек. Хотя, например, Аким из нее выпал. Отец споро взялся обучать сына своему ремеслу, поэтому после работы в кузне сил у того практически не оставалось. Отчего он сильно страдал. Так ему хотелось послужить мне. Но я при личной встрече, опять организованной Митрофаном, заверил его, что с удовольствием приму его службу и ремеслом кузнеца. И еще больше ей порадуюсь. Так что пусть овладевает своим фамильным ремеслом со всем прилежанием и тщанием. Луке я тоже наказал больше ведать ремесло, чем шляться по Москве, а вот Прокоп оказался очень удачным агентом. На пароме его отца реку пересекало множество разных людей, коим все время переправы нечем было заняться, кроме как почесать языки. И Прокоп едва ли не дальше всех продвинулся в умении слушать, не подавая виду, что слушаешь. Сидит себе парень на бревне с удочкой и пялится на поплавок…

Короче, все развивалось в требуемом направлении. И мне оставалось лишь ждать и надеяться…

Немой тать бил земные поклоны на площади целых десять дней. За это время он не выпил ни глотка воды и не съел ни кусочка. Дважды за эти дни над Москвой прошел дождь, причем один раз это был настоящий ливень, но Немой тать не ушел с площади. Охрану из стрельцов, самовольно установленную мною, сняли на третий день. А чего его было охранять… На шестой из Рязани примчался тот самый боярский сын Ляпунов со своими оставшимися боевыми холопами, коий его и поймал. Он встал перед ним и простоял так целый час, но Немой тать ни разу не сбился с ритма. Рязанец сплюнул и отошел в сторону, а затем и вовсе ушел, оставив на краю площади одного из своих холопов. Когда я вечером заглянул на площадь, на том месте стоял уже другой. А в полдень следующего дня рязанец вернулся, некоторое время постоял, глядя на эту машину по отбитию поклонов, затем осенил себя крестным знамением на купола Успенского собора и, развернувшись, уехал, вероятно, в свое поместье.

За это время меня дважды вызывал на дознание отец. Во второй раз он расспрашивал меня вместе с патриархом. Я твердо стоял на своем — ничего не знаю, батюшка, само нашло! Как вело что-то… Посовещавшись, решили, что мне было откровение, причем прочно укладывающееся, как я подозревал, в распространяемые по воле отца слухи, будто он поклялся пять лет после своего венчания на царство не проливать людскую кровь [20] . Однако о том, что царевич сподобился откровения Господня, во всеуслышание решили не объявлять, а лишь поддержать слухи, и так уже курсировавшие по Москве. Но самой тяжелой была встреча с матушкой. Вот уж кому в Разбойном приказе работать… и дыба не нужна! Но ее допрос я выдержал стойко… ну не совсем. В конце пришлось слезу пустить. Но исключительно для пользы дела, а не по слабости характера. Затем еще три дня матушка тестировала меня на послушание, после чего все потихоньку вернулось на круги своя. Матушка снова принялась играть роль царицы и перестала отвлекаться на сына. Отец занялся своими делами, а я… просто изменил свои маршруты к приказным избам так, чтобы не пересекать Соборной площади.

А потом Немой тать отбил последний поклон и замер… И пролежал так весь день. Народ снова валом повалил на Соборную площадь и, бродя вокруг распростертого тела, все гадал, преставился тот или еще нет. Вечером ко мне пришел монашек из Чудова монастыря, посланный настоятелем, и попросил помощи, дабы отвести татя в монастырь. Настоятель сориентировался довольно быстро и упускать живое чудо счел очень неразумным. Это ж какая слава монастырю…

Я дождался, пока совсем стемнеет, вышел во двор и подошел к Немому татю, распростертому в центре площади. Около него уже стояли несколько дюжих монахов с жердями и опасливо поглядывали на изрядно схуднувшего, но все еще очень впечатляющего татя. Черт… а если он действительно помер? Это что же, все зря? Я понадеялся, что у человека с такой жизненной историей предел выживания будет куда как выше, чем у любого обычного человека, но вдруг он его превысил? Ведь весь белый день тать пролежал практически неподвижно. Да и как его теперь выцарапывать у монахов? Ладно, сейчас главное, чтобы парень очухался, а там посмотрим. Я осторожно склонился над лежащим и, положив руку ему на голову, позвал:

— Эй, человече…

Несколько мгновений ничего не происходило, а затем глухо, будто из-под земли, прозвучало утробное:

— Мм-му, — заставив меня нервно припомнить Герасима из «Муму», хотя мне в тот момент было совершенно не до смеха, после чего Немой тать медленно, явно с натугой разогнулся и посмотрел на меня таким детским, таким чистым и при этом таким обиженным взглядом, что меня невольно пробрали мурашки.

«Ну что же ты, — как бы говорил мне он, — я же так старательно делал все, что ты велел, а ты все не приходил и не приходил. Я уж и помирать собрался…» Я судорожно сглотнул и молча взял его за руку. Нет, на хрен, негоже пользоваться этим ребенком в устрашающем теле. Это уже за гранью добра и зла. Пусть живет спокойно. А я поищу кого еще… С этими мыслями я потянул его за руку. Немой тать с трудом встал и двинулся вслед за мной.

Мы пришли в монастырскую трапезную, где для Немого татя была приготовлена густая похлебка. Вот идиоты! После недельного-то голодания?! Я потребовал кружку и осторожно, одной рукой (поскольку тать вцепился в мою вторую руку и так и не отпускал), слил в нее из миски бульон, после чего поднес ее к его рту. Немой тать гулко глотнул, потом еще, а затем сильно закашлялся. Я рефлекторно шмякнул его детской ладошкой по могучей спине, что ему, естественно, было как слону дробина, и около минуты беспомощно наблюдал, как его корежит. Наконец кашель успокоился, и Немой тать сумел допить до конца бульон, улыбнулся и… уснул прямо здесь же, в трапезной, сидя за столом. Я посидел с ним некоторое время, потом тихонько высвободил руку и вышел из трапезной, сопровождаемый удивленными и настороженными взглядами монахов. Что ж, иногда стоит отказываться даже от своих побед, если не хочешь перестать себя уважать…